Елисейские Поля. Ирина Одоевцева

отмахивается:

      – Не мешай.

      И завязывает голову белым носовым платком узелком назад, как деревенские бабы. И от этого у нее сразу становится круглое русское лицо с русскими бабьими глазами.

      – Тебе бы теперь, Вера, сарафан и петь: «Ах вы, сени, мои сени».

      Но Вере не до песен, Вера нервничает:

      – Рубашку. Достань рубашку. Не ту. Шелковую. Ах, какая ты бестолковая.

      Люка суетится около нее.

      – Откупори духи. Напудри мне плечи.

      Люка хлопает большой легкой пуховкой по Вериным плечам. Пудра поднимается розоватым облаком.

      – Ровнее, ровнее. Теперь затылок, спину.

      Вера снова садится перед туалетом, развязывает платок. Блестящие темные волосы кажутся приклеенными к маленькой круглой голове.

      Вера улыбается. Остальное уже просто. Она старательно подводит ресницы, подкрашивает губы.

      Люка смотрит на нее. «Какая она хорошенькая. Какие у нее большие глаза, изогнутые брови, белая шея», – Люкина грудь раздувается от нежности и гордости. Вот она какая, Вера. Вот она какая, ее сестра.

      «А все-таки она ведьма, – вдруг вспоминает Люка, и вся гордость и нежность сейчас же исчезает. – Да, ведьма».

      Вера, мечтательно улыбаясь, натягивает на ноги розовые шелковые чулки.

      На постели, как гора битых сливок, лежит белое тюлевое платье. От запаха пролитых духов становится трудно дышать. Сейчас, сейчас начнется самое интересное.

      – Люка, туфли.

      Люка идет к столу.

      – Здесь нет, – говорит она удивленно, – но ведь ты поставила их на стол перед обедом.

      – Ах, не знаю. Поищи.

      Люка обшаривает всю комнату. Туфель нет. Может быть, прислуга убрала. Звонят прислуге. Нет, прислуга не видела никакой коробки. Но она сейчас поищет.

      У Веры красные пятна на щеках, губы дергаются.

      – Что же это такое. Куда туфли могли деться. Да ищи же, Люка.

      Люка открывает ящики комода, хлопает дверцами шкафа, выбрасывает на пол белье и платья, роется в них, залезает даже под кровать.

      – Нигде нет, – весело кричит она оттуда. – Пропали.

      Екатерина Львовна входит в черном платье, большой вырез прикрыт кружевом.

      – Хорошо так, Вера? Танцевать не буду. Обещаю.

      Но Вера даже не смотрит на нее.

      – Туфли пропали, – всхлипывает она.

      – Пропали? Не может быть. Сейчас найдем. Ты пока платье надень.

      И снова перерывают всю комнату.

      – Не плачь, Вера, – советует Люка, – рожей будешь, нос распухнет.

      – Нигде нет. Но ничего, старые туфли совсем уж не так плохи, – уговаривает Екатерина Львовна.

      Вера стоит перед зеркалом в тюлевом платье и с отчаянием смотрит на свои ноги:

      – Нет, нет, я не пойду. Каблуки сбиты. Как нищенка. Хуже нищенки.

      – А ты не танцуй и, когда сидишь, поджимай ноги под стул, – советует Люка.

      – Уже поздно, попудрись и едем. Право, не так заметно. Не огорчайся. – Екатерина Львовна поправляет цветок на Верином плече.

      – А может