Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши. Сергей Довлатов

здесь Пахапиль? – недоверчиво отозвался Мар. – Вы, что ли, Пахапиль?

      – Так, – ответил Густав, краснея.

      – Именем командира роты объявляю вам благодарность. Ваша инициатива будет популяризирована. В штабе намечено торжественное собрание отличников боевой подготовки. Поедете со мной. Расскажете о своих достижениях. В дороге набросаем план.

      – Я вообще-то эстонец, – начал было Пахапиль.

      – Это даже хорошо, – оборвал подполковник, – с точки зрения братского интернационализма…

      В штабе было людно. Под графиками, художественно оформленными стендами, материалами наглядной агитации, толпились военнослужащие. Сапоги и мокрые волосы блестели. Пахло табаком и дегтем.

      Они взошли по лестнице. Мар обнимал Пахапиля. На площадке их окружили.

      – Знакомьтесь, – гражданским тоном сказал подполковник, – это наши маяки. Сержант Тхапсаев, сержант Гафиатулин, сержант Чичиашвили, младший сержант Шахмаметьев, ефрейтор Лаури, рядовые Кемоклидзе и Овсепян…

      «Перкеле, – задумался Густав, – одни жиды…»

      Но тут позвонили. Все потянулись к урнам. Кинули окурки и зашли в просторный зал…

      И вот Пахапиль на трибуне. Внизу белеют лица, слева – президиум, графин, кумачовая штора. Сбоку – контрабас, из зала он не виден.

      Пахапиль взглянул на людей, тронул металлическую бляху. Затем шагнул вперед.

      – Я вообще-то эстонец, – начал он.

      В зале было тихо. Под окнами, звякая, шел трамвай…

      Вечером Густав Пахапиль трясся на заднем сиденье штабного автомобиля. Инструктор припоминал свое выступление. И то, как наливал он воду из графина. Как дребезжал стакан и улыбался генерал в президиуме. И то, как ему прикололи значок. (Три непонятных слова, фигура и глобус.) А затем говорил Мар, отметив ценную инициативу рядового Пахапиля… Что-то насчет – подхватить, развивать и стараться… И еще относительно патриотического воспитания… Что-то вроде преемственности и неразрывной связи… С целью шефства над могилами павших героев… Хотя Пахапиль эстонец вследствие братской дружбы между народами…

      Перед ним возвышалась спина шофера. Мимо летели деревья с бедными кронами, выгоревшие холмы, убогая таежная зелень.

      Когда машину тряхнуло на переезде, Густав сказал шоферу:

      – Здесь я сойду.

      Тот, не оборачиваясь, помахал ему и развернулся.

      Густав Пахапиль зашагал вдоль тусклых рельсов. Перебрался через железнодорожную насыпь. Лежневка привела его в кильдим.

      Здесь его карманы тяжело наполнились.

      Он пересек заброшенный стадион и шагнул на мостки кладбищенского рва.

      Было сыро и тихо. Щебетали листья на ветру.

      Густав расстегнул мундир. Сел на холмик. Положил ветчину на колени. Бутылку поставил в траву.

      После чего закурил, облокотившись на красный фанерный монумент.

      17 февраля 1982 года. Нью-Йорк

      Если не ошибаюсь, мы познакомились в шестьдесят четвертом году.