Милостью Божьей. Светлана Гершанова

даты, они были напечатаны в конце учебника. Начинались 988 годом, крещением на Руси, а может, 980-м? Это была единственная дата, которую мне удалось тогда выучить.

      Может, у меня такая память, я и сейчас помню только два номера телефона, нет, три, включая собственный. А может, сказывался долгий голод? Никто не верил, что не могу выучить эти даты, ведь запоминала стихи страницами, писала диктанты без единой ошибки.

      Жизнь становится невыносимой. Идти в школу, знать, что тебя вызовут, идти домой с двойкой…

      Мама закрывала дневник и молча смотрела на меня. Во время этого молчания я должна была осознать всю глубину своей вины. Я осознавала, и жила под её гнётом день за днём.

      После долгой паузы мама спрашивает:

      – Опять даты?

      – Да.

      – Не понимаю, ты же при мне вчера учила! Конечно, у тебя голова забита книгами, учёба в ней просто не умещается! Давай учебник. Где они, в конце? Когда было крещение на Руси?

      Наверно, я была далека от маминого идеала. Я всеми силами старалась заслужить её любовь. Бывали у меня полосы «хорошего поведения», когда в доме убрано, мамины поручения выполнены, в дневнике пятёрки. Я просто жаждала похвалы, одного слова!

      Как-то вечером сидели мы с Вовкой за нашим большим столом. Я делала уроки, а Вовка вертел на пальце чашку, пока она не разбилась.

      – Вовка, не трогай черепки, порежешься!

      Он растерянно смотрит, как я собираю их быстро и бесшумно, и мы оба знаем, что скандала не миновать.

      Мама вышла из спальни:

      – Почему ты не смотришь за мальчиком? Тебе даже этого нельзя поручить, никакой помощи от человека! – И ушла, и закрыла за собой двери.

      Сердце моё упало. Я ведь думала, мне надо будет защищать Вовку! Почему я у неё во всём виновата? Я и раньше пыталась это понять. Конечно, Вовка маленький, похож на папу…

      Но в тот вечер у меня мелькнула страшная догадка – я не родная мамина дочь! Это надо было выяснить немедленно, или сердце моё разорвётся!

      Мама лежала на кровати. Я подошла к подушке и спросила:

      – Скажи правду, я тебе не родная? Ты не думай, я всё равно буду слушаться. Только скажи, мне это очень важно!

      Она посмотрела на меня с любопытством:

      – С чего ты взяла?

      – Я у тебя всегда виновата, даже когда Вовка разбил чашку.

      Мама не вскочила, не обняла меня, не сказала, – что ты, доченька, просто жизнь такая тяжёлая, нервы на пределе… Если бы она это сделала, если бы смогла произнести! Но она только сказала:

      – Ты всё выдумываешь. Как мне трудно с тобой!

      На душе у меня стало пусто и холодно. Как она вообще не превратилась в ледышку – наверно, собирала тепло и любовь на стороне, по крохам, и этого достало ей, чтобы выжить.

      Мама ещё полюбит меня, я ещё стану для неё надеждой и опорой-соломинкой, и светом в окошке! Но это будет через много – много лет…

      Экзамены приближались неумолимо. Они преследовали меня всю жизнь, с четвёртого класса и до десятого – и вступительные в Радиотехнический, с конкурсом в одиннадцать человек на место, и все сессии, и кандидатские!

      И