Брилонская вишня. Ксения Евгеньевна Букина

бабушка – другое дело, она вправляет вывихи лучше всех, и настойки варит, и…

      – И что ты теперь придумывайт, русь?

      Не сводя глаз с коменданта, медленно поднимаюсь.

      Сжимаю губы и дрожащей ладонью хватаюсь за больную руку.

      Комендант поправляет фуражку с черепом. Снова трет щетину. Вытягивает папиросу, закуривает.

      Вдруг вздыхает и тихо произносит:

      – Значит, слушайт меня внимательно. Сейчас весь рабочий сила уезжайт в лес. Ты оставайться здесь и убирайт мой дом. Ты должен отмыйт тщательно пол, протирйт пыль, мыть окна. Потом в мой комод ты находийт мой форма. Это надо стирайт. Я приходийт и все проверяйт. Если будет мусор – тебе приходийтся очень плохо. Ты меня знайт хорошо, лучше не рискуй… Скажи, ты правда хотейт мыть часы тогда?

      Я теряю дыхание.

      На всякий случай делаю шаг назад. Сглатываю и твердо говорю:

      – Правда. Вы мне верите?

      – Ты бы уже был мертвый, если бы я тебе не верил. Твое счастье, русь. Фрау Эбнер сейчас отъезжайт с рабочий сила, а ты убирайт мой дом. После дом заняйться мусор вокруг. Собирайт весь мусор и скидывайт в грузовой машина. Понимайт?

      Я вновь вздыхаю. Уже облегченно. Уже не с прерыванием на одышку от сердцебиения кролика…

      – А теперь слушай, – продолжает комендант. – В мой дом ничего не трогайт руками без перчаток! Никуда не садись, пока не подстелешь газету! Газеты, кстати, лежайт в коробка за кровать, и совсем необязательно снимайт свой одежда, чтобы красийт. Это выглядейт грязно, жалко и совсем уж по-скотски. Понимайт меня?

      Киваю.

      Неумело улыбаюсь и шепчу:

      – Спасибо большое, товарищ комендант…

      Он прищуривается еще сильнее. Хмыкает, гасит папиросу и, развернувшись, уходит, стуча немецкими ботинками и оставляя за собой шлейф тошнотворных древесных духов.

      Вдруг останавливается, оборачивается через плечо, морщится и выплевывает:

      – Да, и… Передай фрау Эбнер, пусть вечером топийт баня. К вам уже на два метра подойти нельзя – прет, как из свинарника…

      Вот так, усыпанная оскорблениями, но добившаяся желанного, я снова оказываюсь в квартире коменданта.

      Я все еще поражаюсь блистательному порядку в его жилище. Может, все оттого, что он так редко здесь бывает? Или всему виной его врожденная страсть к чистоте?

      Как братка прямо. Тот тоже везде порядок держит, брезгует мерзкие вещи брать, чистоплотен до мозга костей. Папка над ним только и успевает посмеиваться, а тому хоть бы хны.

      Начинаю сгорбливаться над полом. Больную руку обмотала марлей, и теперь, если не трогать, плечо почти не болит. Жар, правда, держится, но это ничего. Уберу в квартире, а потом и во дворе штаба – комендант меня в барак отпустит. Наверное… А зачем ему и дальше меня здесь держать?

      Только успеваю подметить, что снова комендант оставил меня одну в квартире, как он появляется.

      Заходит, выдерживая прежнее искусство истинного командира. Разувается на пороге, вешает китель на гвоздик. Моет руки.

      – Эй, русь!

      Я