Журнал «Иностранная литература» № 02 / 2011. Группа авторов

дом для Лиды и детей, жертвуя буквально всем…

      Гахамел молчит.

      – Ничто не раскрывает характер человека так, как подготовка к самоубийству.

      – В самом деле, ради этого дома он пожертвовал всем.

      – Да. В конечном счете и своей семьей.

      Надо держаться в деловых рамках. Илмут подозрительно смотрит на нас.

      – Сейчас он поедет отдать кассету.

      – Проследи за этим. Самое главное, займись Ярмилой.

      Мы оба знаем, что наш разговор прежде всего предназначен для Илмут. Самоубийцы все-таки не наш профиль.

      – Побудь с ней подольше, – просит меня Гахамел.

      18. Эстер

      Молодая китаянка в ресторане “Хуанхэ”, что напротив вршовицкого вокзала, приносит Эстер вторую рюмку белого вина. Она выпивает. В самом деле, ей стало легче, когда она выплакалась. Эстер чувствует себя – она ищет самое точное выражение – очищенной. Вдохновленной. Она, конечно, вполне допускает, что это может быть действие вина. Сейчас она способна говорить о чем угодно, не стыдясь и не рыдая. Когда пожилая монахиня уходит в туалет, Эстер заговорщицки наклоняется ко второй:

      – Почему такая красивая девушка, как вы, решает уйти в монастырь?

      – Возможно, потому, что ее постигло большое разочарование.

      Молодая женщина бросает взгляд на закрытую дверь туалета и тоже наклоняется к Эстер. Полоска белой материи на лбу подчеркивает ее загар. У нее кожа лучше, чем у меня, подмечает Эстер.

      – И потому, что даже монастырь казался ей лучше самоубийства.

      Обе разражаются смехом, точно две студентки. Слово самоубийство не шокирует Эстер. Ей сдается, что смерть Томаша подняла ее на какой-то высший уровень бытия, в котором даже страшные истины жизни можно воспринимать достаточно спокойно, без всякой истерии.

      Как врач, она уже неоднократно сталкивалась с умирающими, но с умирающим Томашем весь предыдущий опыт ничего не значил. Смерть Томаша ошеломила ее. Смерть— это слово нельзя было даже выговорить. Разумеется, она не могла не осознавать, что Томаш умирает, но произнести Ты умираешь было свыше ее сил. Они лгали друг другу в лицо, и оба это знали.

      Но именно Томаш покончил с тем, что терпеть дольше было немыслимо. Она почувствовала, что он намерен сделать этот шаг. Его взгляд выразил все. Вздохнув, он сказал:

      – Нам надо…

      Теплый день в начале мая. Тогда он еще ходил без посторонней помощи: ужасно исхудавший, с пожелтелым лицом, с отекшим животом. Он стоял в ванной комнате и, держась обеими руками за край раковины, рассматривал себя в зеркале. Эстер слышала, как он, глотая воздух, пытается овладеть своим голосом. Она хотела, чтобы он сказал это, – хотя все еще не была к этому готова. Томаш повернулся к ней. Чтобы не встретиться с ним взглядом, она панически обняла его. Он взял ее лицо в ладони и, мягко запрокинув ей голову, заглянул прямо в глаза.

      – Я умру?

      – Обними меня. Прошу тебя!

      – Я умру?

      Он с нетерпением ждал, когда Эстер сможет произнести слово. Ее рыдания, это непрямое признание, не удовлетворили его.

      – Да.

      Слово