Люба Украина. Долгий путь к себе. Владислав Бахревский

залился добродушным смехом.

      – Про что жаба тебе рассказывала? – спросил Богдан озабоченно, и кошевой не сыскал на лице гостя ухмылки.

      – Говорила, когда у людей спокойная жизнь, то и у нас: у зверья, у рыб, у гадов ползучих, у птиц – золотая пора.

      Богдан сдвинул брови, набычил голову.

      – Я, Тягнирядно, жабий язык сызмальства знаю… Другое она тебе говорила. Говорила она вот что, слово в слово: «Тошно нам, зверюшкам, на людей глядеть, когда они перед другими людьми спину ломают и всякую неволю сносят не ропща».

      – Ладно! – хлопнул себя ладонями по круглым коленкам кошевой. – С чем на Сечь прибыл?

      – С привилеями короля.

      Достал привилей Владислава IV о его королевской воле – строить казакам «чайки» для похода на Крым и на турецкие города.

      – Великих дел давно уже за казаками не водилось! – вздохнул кошевой. – Только Крым лучше не тревожить. В Крыму ныне Ислам Гирей! Таких ханов еще не было.

      Стал кошевой угощать гостя жареным гусем.

      – А какую же король награду казакам обещает за их службу?

      Богдан простодушно полез за пазуху, достал еще один привилей, показал кошевому: за службу король обещал увеличить реестровое войско с шести до двадцати тысяч.

      – Большое дело! – ахнул кошевой.

      – Дело большое, – согласился Богдан. – Думаю к хану людей послать, чтоб глаза ему отвели. Мол, в мире хотим жить.

      – Я твоим людям лошадей дам. Сколько послов будет?

      – Троих хватит!

      – Двое твоих, один мой человек. На подарки тоже найдется в скарбнице нашей.

      – Согласен. Дело у нас общее.

      К Исламу Гирею поехал казак Клыш с товарищами.

      2

      Его преосвященство Савва Турлецкий, вытянув губы дудочкой, трубил тоненько и жалобно, как укушенный слоненок. Он мчался по спальне пани Ирены Деревинской, размахивая над головой золотой цепью, забыв о бремени лет и тяжести своих телес. Пани Деревинская с кисейной занавеской через плечо – она успела сорвать эту кисею с балдахина над кроватью – летала, словно лань, и ее отражения метались во всех двенадцати зеркалах, которые по приказу епископа были вмурованы в стены.

      Догнать пани Деревинскую у Саввы сил уже не было, и он, хитря, выскочил на середину комнаты, бросился на бегущую, целя в нее цепью, и – попал.

      Цепь ударила пани Деревинскую в плечо, и она, отбежав в дальний угол, потянулась розовым кошачьим язычком к алой ягоде, вызревшей на ее мраморном плече, слизнула ягоду. У Саввы Турлецкого в голове помутилось, он на коленях перебежал комнату и набросился на пани Деревинскую с птичьим клекотом. Поднял пани в воздух, потащил с победным ревом к потайной двери за кроватью. Прижимая пани к этой двери, он неистовствовал, изрыгая невероятные ругательства, и пани визжала, как кошка.

      – Кошка! – сказал он, глядя на нее с восхищением.

      Он знал: в потайной комнатке сидит любовник пани Деревинской. Савва запер дверь тайника снаружи и теперь, принимая ласки, решал участь несчастного.

      – Я тотчас прикажу