Люба Украина. Долгий путь к себе. Владислав Бахревский

говоришь? – переспросил атаман и вспомнил еще одну побасенку: «Смотрю не на работу, а на солнышко».

      «Чайки», может быть, и пригодятся когда-нибудь, но строились они для отвода глаз. Нет, не на море собирался Богдан Хмельницкий – на Украину.

      Прибыло под его руку пока что сотни четыре беглецов. Голь перекатная. Ладно бы без оружия, но и не одетая как следует. Всех нужно было и накормить, и обогреть. Для жилья рыли землянки, а провиант приходилось у запорожцев выпрашивать. Вот и снова шел Богдан скрепя сердце к кошевому, просить шел.

      Тягнирядно встретил атамана, лежа на ковре.

      – Снимай кунтуш да сапоги, Богдан! Ложись! Зимой казаку полежать – милое дело.

      Богдан снял кунтуш и сапоги, сел на ковер по-турецки.

      – Покладистый ты человек, – одобрил кошевой. – Думаешь, чей язык теперь учу?

      – Тараканий.

      – Почти угадал. Со сверчками чвирикаю.

      И тотчас показал искусство.

      – Ну, и о чем же тебе говорят сверчки?

      – Да вот, говорят, завелся за Порогами Хмельницкий – мудреный человек. «Чайки» затеял строить, но сам-то он в другую сторону глядит.

      – В другую! – согласился Богдан, оглаживая ладонью усы.

      – Опять же молодец! Не отпираешься. Пришел оружие просить?

      – Да ты и впрямь колдун, кошевой! И оружие, и продовольствие.

      Кошевой сунул под бок подушку.

      – Говори сам, что мне из тебя вытягивать.

      – Кошевой, ты ведь видишь, какой народ идет ко мне. На Сечи от него одно беспокойство.

      – Томаковский остров собираешься воевать?

      – Там и курени добрые у Корсунской залоги, и припасов всяких вдосталь. Да и людей надо поглядеть. На что годятся.

      – Не знаю, Богдан, вызволишь ли ты Украину из неволи, – тут как Бог пошлет. Одно вижу: не таков ты, как былые горемыки, кончившие дни свои на колу да на плахе… Нам, сечевикам, однако, рано в твои игры играть, но и мешать мы тебе не будем. Возьмешь Томаковский остров – володей. Да гляди, чтоб поляки сети кругом не поставили.

      – Пушки дашь?

      – Для чего тебе пушки? Пару фальконетов дам.

      – Мне нужно десяток фальконетов, чтоб зря казацкой крови не проливать. Корсунцы против своих упираться особенно не станут. Будет много грома – без боя уйдут.

      – Подумать надо, – сказал кошевой. – Вечером приходи.

      2

      Ковер исчез, посреди хаты стоял небольшой круглый стол. На столе широкий глиняный горшок, вокруг пять деревянных ложек.

      – А вот и пан Богдан! – воскликнул кошевой. – Сидайте, панове, за стол! А я огня дам. Люблю, когда друг друга видно.

      Кошевой запалил лучину и лучиной зажег стоящие на столе в подсвечниках все девять свечей.

      – Ну вот, – сказал он, опускаясь на лавку. – Всех видать. Садись, пан Богдан.

      Хмельницкий сел на указанное ему место, напротив мосластого казака, длиннолицего, рыжеусого, с пегим жидким оселедцем за ухом, с перерубленным саблей наискось носом, отчего все лицо перекосилось и один глаз был много выше другого.

      – Перебийносом