Дальгрен. Сэмюэл Дилэни

набок.

      – Сколько?

      – Мы все стояли перед баром и видели в небе…

      Но она засмеялась и, смеясь, вновь приникла лицом к его руке. А подняв голову, оборвала звук вопросительным:

      – Эй? – И затем: – Эй, я пошутила?..

      – А, – сказал он.

      Но в ответе она увидела непонятное.

      – Нет, правда, я пошутила. Что ты хотел про них сказать?

      – Чего?

      – Ты что-то хотел сказать?

      – Да не, ничего.

      – Но?..

      – Не делай так больше. Не шути так. Не… здесь.

      На этих его словах она тоже огляделась. И снова прижалась лицом к его руке. Он пошевелил пальцами у нее между губ.

      – Я не буду, – сказала она, – если разрешишь сделать так, – и насадила рот на его искалеченный большой палец.

      Так гримаса выпускает наружу обозначенную эмоцию, так поверхность задает сокрытое пространство – его объяло странное тепло. Оно разрослось в глубинах лица и закупорило ему дыхание.

      – Ладно, – сказал он, а также: – Хорошо… – а затем: – Да, – каждое следующее слово точнее смыслом, каждое произнесено нерешительнее.

      Тэк толкнул дверь с такой силой, что взвыли петли. Он вышел на балюстраду, ощупывая ширинку и бормоча себе под нос.

      – Бля, – сказала Ланья и перестала.

      – Извиняюсь. Надо отлить.

      – А с тобой что такое? – спросила она нестойкого Люфера.

      – Что со мной такое? Сегодняшняя давалка не дает. Вчерашнюю захомутала главная чайка города. – Его ширинка с шорохом отворилась. – Ладно, я отлить хочу. – Ланье он кивнул: – Ты оставайся, милочка. А вот он пускай уйдет. У меня заскок такой. При мужчинах не писаю.

      – Да иди ты нахуй, Тэк, – сказал он и зашагал по крыше.

      Она нагнала, опустив голову и так булькая, что он решил, она плачет. Тронул ее за плечо, и она взглянула на него посреди сдавленного смешка.

      Он раздраженно фыркнул:

      – Идем отсюда.

      – А Джек? – спросила она.

      – Чего? Да нахуй пошел Джек. Мы его с собой не берем.

      – Это конечно; я не о том… – И пошла следом за ним к лестнице.

      – Эй, Тэк, спокойной ночи, – окликнул он. – До скорого.

      – Ага, – сказал Люфер из дверей хижины, уже заходя внутрь: шерсть у него на плече и на виске вспыхнула в контровом свете.

      – Спокойной ночи, – эхом повторила Ланья.

      Железная дверь заскрежетала.

      На один марш спустившись во тьму, она спросила:

      – Ты злишься на Тэка… за что-то? – А потом сказала: – Ну, он иногда чудит. Но он…

      – Я на него не злюсь.

      – А. – Их шаги буравили тишину.

      – Он мне нравится. – В тоне решимость. – Да, он хороший мужик. – Высоко под мышкой – тетрадь и газета.

      Ланья в темноте сплела с ним пальцы; пришлось притянуть ее ближе, чтобы не упала тетрадь.

      Спустя еще марш Ланья вдруг спросила:

      – А тебя парит не знать, кто ты?

      Спустя еще один он ответил:

      – Нет. – И, услышав, как заторопились ее шаги (а его заторопились, чтобы не отстать), заподозрил, что и это, как его руки,