Звукотворение. Роман-память. Том 1. Н. Н. Храмов

так что здесь сам чёрт ногу сломает. Исследовать, анализировать кучу дерьма оного – дело не чести, а, скорее, суда чести, посему замнём сие. Время само расставит всё по местам, воздаст каждому по справедливости высшей. Судьба и суд происходят от одного корня! А корни обнажаются в бурю.

      – В оба смотри… – добавила спустя секунду.

      Ничего не ответив, Горелов по привычке подошёл к зеркалу, уставился… Это успокаивало, отпускало – отрицательная энергия словно переливалась из нутра – в серебро амальгамы, где рассеивалась, утихомиривалась… – отраженный его же, Горелова, облик напротив нёс в душу-душонку новые силы, грозные, волевые, организаторские, златоалчущие!!

      Но не о них, богатеях драных, речь! Обручение чуть ли не венценосное двух мешков с деньгами ничего хорошего никогда не приносило – почти всегда оборачивалось впоследствии сценами грязными, грубыми, циничными. Единственное, что когда-то приваживало её к Горелову – это воплощённая в камне роскошь.

      Итак…

      Итак, Клава не просто привязалась к Анатолию, но напрочь забыла прежних дружков, ибо друзьями их можно было назвать с огромной натяжкой! запамятовала игры, забавы, развлечения прежние… Стремилась, старалась в большом и в малом походить на Анатолия, невольно подражала ему и выглядела при этом непосредственно, мило. Она и думать не думала приобщить его к своим привычкам, укладу собственному… Она переродилась! Перерождалась!.. Ей будто всегда хотелось быть немного другой, только она не знала, чего именно не хватало… С появлением в её жизни Анатолия всё стало на свои места. Вместе с тем, повторим, она вовсе не пыталась втянуть «дядю-мальчика» в зажиточный-обетованный мирок, не планировала познакомить его с детьми папиных подельников и подчинённых, напротив – отринула разом прошлое, словно сама, сама! перевернула страницу судьбы и при этом – втайне ли, не втайне – страстно желала стать не чужой в его вселенной.

      Что до Анатолия… В четырнадцать лет он казался вполне сложившимся, сформировавшимся человеком, совершенно непохожим на холёных, спесивых ровесников, которые появлялись во дворце миллионера, кичась деньгами карманными, нарядами потрясительными, культурою и знаниями, приобретёнными от учителей да гувернёров заморских, престижно выписанных сюда, в Сибирь, богатенькими родичами для ненаглядных чад. Они, эти Маши-Саши-Паши, казоти-лись перед ним эрудицией, тем, что «французили» бегло, жонглировали латынью… – кто чем горазд, тот тем и хвастал с апломбом, стараясь произвести выгодное впечатление на Клаву и откровенно презирая, ненавидя Толю, а в глубине души завидуя последнему и ещё в большей степени побаиваясь его. Грассировали, ёрничали, обидно передразнивали, корчили за спиной его рожицы, ведь для них он был баглай, заточенный в прекрасную, на первый взгляд, камеру арестант. Бесправный, неотёсанный, с отметинами уродливыми на лице от давнишней порки массовой… отпускали шуточки, неискренние комплименты – с подвохом, с двойным смыслом… Боялись однозначно. Анатолий не был бесчувственным чурбаном – всё видел, замечал. Не раз и не