Театр в театре. Зарубежные авангардные пьесы 1940–1970-х годов. Альбер Камю

лак! Но вернёмся к луне, к той прекрасной августовской ночи. (Геликон с досадой отворачивается.) Я уже лёг. Сначала она, багрово-кровавая, появилась над самым горизонтом. Потом стала подниматься, и чем выше поднималась, тем становилась светлее. Наконец она стала подобной молочному озеру, разлитому среди усыпанного звёздами неба. И вдруг она вошла… тёплая, нежная, лёгкая, нагая… Она миновала порог, пересекла комнату, скользнула на кровать и затопила меня своим сиянием и улыбкой. (Меняя тон.) Лак явно никуда не годится. Как видишь, Геликон, я без всякого хвастовства могу сказать, что она была моей.

      Г е л и к о н. Ты хочешь меня выслушать и узнать, кто тебе угрожает?

      К а л и г у л а (прерывает своё занятие и пристально смотрит на Геликона). Геликон, я хочу только одного: луну. Мне давно известно, что меня убьют. Но я ещё не израсходовал до конца того, что заставляет меня жить. И потому я хочу луну. Не возвращайся сюда до тех пор, пока её не найдёшь.

      Г е л и к о н. В таком случае я исполню свой долг. Против тебя готовится заговор, который возглавляет Кассий. Мне удалось перехватить очень важное письмо, из него ты всё узнаешь. Вот оно.

      Геликон кладёт на ложе восковую табличку и направляется к двери.

      К а л и г у л а. Ты куда, Геликон?

      Г е л и к о н (с порога). Искать тебе луну!

Сцена 4

      Стук в противоположную дверь. Калигула резко поворачивается и замечает старого патриция.

      С т а р ы й п а т р и ц и й (нерешительно). Можно войти?

      К а л и г у л а (нетерпеливо). Ну что ж, входи. (Смотрит на него.) Милашка вернулась, чтобы ещё раз взглянуть на Венеру?

      С т а р ы й п а т р и ц и й. Нет, совсем для другого. То есть… Кай, прости меня… я хотел сказать… Ты знаешь, как я тебя люблю… и ни о чём не прошу… только одно… дожить свои дни в покое…

      К а л и г у л а. Короче!

      С т а р ы й п а т р и ц и й. В общем… (Быстро.) Это очень важно.

      К а л и г у л а. Нет.

      С т а р ы й п а т р и ц и й. Но почему?

      К а л и г у л а. А что ты имеешь в виду?

      С т а р ы й п а т р и ц и й (оглядываясь по сторонам). Как бы это сказать… (Он медлит и вдруг решается.) Против тебя готовится заговор.

      К а л и г у л а. Ну вот, как я и думал, ничего важного.

      С т а р ы й п а т р и ц и й. Кай, тебя хотят убить.

      К а л и г у л а (подходит к старому патрицию и берёт его за плечи). Знаешь, почему я тебе не верю?

      С т а р ы й п а т р и ц и й (делает клятвенный жест). Кай, клянусь всеми богами…

      К а л и г у л а (подталкивает старого патриция к двери, тихо). Не надо клясться, не надо. Выслушай лучше меня. Если ты говоришь правду, выходит, что ты предаешь своих друзей, так ведь?

      С т а р ы й п а т р и ц и й (несколько растерянно). Кай, моя любовь к тебе…

      К а л и г у л а (прежним тоном). А я не могу этого допустить. Я до такой степени ненавижу подлость, что не способен оставить предателя в живых. Но мне прекрасно известно, что такой человек, как ты, не захотел бы ни предавать, ни умирать.

      С т а р ы й п а т р и ц и й. Конечно, Кай, конечно!

      К а л и г у л а. Таким образом, у меня есть причины не верить тебе. Ты ведь – не подлец?

      С т а р ы й п а т р и ц и й. О, нет!

      К а л и г у л а. И не предатель?

      С