Театр в театре. Зарубежные авангардные пьесы 1940–1970-х годов. Альбер Камю

а л и г у л а. Почему?

      С ц и п и о н. Я ничего не взял с собой.

      К а л и г у л а. А наизусть не помнишь?

      С ц и п и о н. Нет.

      К а л и г у л а. В таком случае, перескажи.

      Г е л и к о н (по-прежнему напряжённо, нехотя). В стихотворении говорится…

      К а л и г у л а. Ну?

      С ц и п и о н. Нет, не помню…

      К а л и г у л а. Вспомни.

      С ц и п и о н. Там говорится о согласии земли…

      К а л и г у л а (прерывая его, сосредоточенным голосом). …о согласии земли и стебля…

      С ц и п и о н (удивлённый, нерешительно). Да, примерно так.

      К а л и г у л а. Продолжай.

      С ц и п и о н. …о гармонии римских холмов, о неожиданном умиротворении, которое приносит вечер…

      К а л и г у л а. …о щебете ласточек в зеленоватом небе.

      С ц и п и о н (более непринуждённо). Да, и об этом.

      К а л и г у л а. А дальше?

      С ц и п и о н. О той неуловимой минуте, когда золотеющее небо внезапно открывает своё лицо, осыпанное сияющими звёздами…

      К а л и г у л а. О запахе дыма, воды и деревьев, струящемся с земли в темноту.

      С ц и п и о н (совсем непринуждённо). Треск цикад, лай собак, грохот последней повозки, голоса крестьян…

      К а л и г у л а. …дорога, утонувшая в тени кипарисов и олив.

      С ц и п и о н. Да, именно так. Но откуда тебе известно?

      К а л и г у л а (прижимая Сципиона к себе). Не знаю. Наверное, мы с тобой любим одно и то же.

      С ц и п и о н (дрожа, прячет лицо на груди Калигулы). Ах, не всё ли равно, если ты увидал во мне лицо любви?

      К а л и г у л а (по-прежнему обнимая его). Сципион, это добродетель возвышенных душ. О, если бы мне вернуть твою чистоту! Но я слишком хорошо знаю свою страсть к жизни – она не довольствуется природой. Тебе этого не понять, ты – из другого мира. Ты – чист в добре, как я – чист во зле. С ц и п и о н. Я понимаю…

      К а л и г у л а. Нет. Есть во мне что-то такое… Глухое озеро, гнилые деревья… (Неожиданно меняет тон.) Твоё стихотворение великолепно. Но если хочешь знать моё мнение…

      С ц и п и о н (та же игра). Да.

      К а л и г у л а. В нём явно не хватает крови.

      Сципион отшатывается и с ужасом смотрит на Калигулу. Потом, пятясь назад, говорит глухим голосом.

      С ц и п и о н. Чудовище! Мерзкое чудовище! Значит, ты притворялся? Играл? Ну и как, доволен собой?

      К а л и г у л а (с грустью). Ты прав. Я играл.

      С ц и п и о н (та же игра). Какое у тебя кровожадное сердце! Сколько зла и ненависти мучают тебя!

      К а л и г у л а (мягко). Замолчи.

      С ц и п и о н. Как мне тебя жаль и как я тебя ненавижу!

      К а л и г у л а (сердито). Замолчи!

      С ц и п и о н. Боже, в какое гнусное одиночество ты себя загнал!

      К а л и г у л а (разражается смехом, затем бросается к Сципиону, хватает его за шиворот и сильно трясёт). Одиночество! Что ты знаешь об одиночестве? И о каком одиночестве? Поэтов и импотентов? А тебе известно, что одним никогда не бываешь? Что всегда и всюду тебя преследует тяжесть прошлого и будущего? Что с тобой остаются мёртвые – и это ещё самое лёгкое! Те, которых любил и которые любили тебя… твои раскаяния, желания, горечь и нежность, боги, гетеры… (Он отпускает Сципиона и возвращается на место.) Ах!