Пустоши. Павел Чибряков

уличных девок – ты меня, да и их тоже, нещадно обижаешь, лапочка. Ты бы их видела! А так – я уже в пути».

      «Так всё-таки это были девки!», – с напускной печалью в голосе констатировала «ласточка-лапочка».

      «Если быть точным, это были две женщины, одну из которых я знаю с детства, и их малолетние дочери. Так что не с одной из сторон мне ничего не „светило“. Исключительно визуальное удовольствие».

      «Надеюсь, ты там не ослеп окончательно?». – Виктор хотел уже ответить, но тут в рации раздался возмущённый мужской голос:

      «Кончайте балаболить в эфире, черти! Маша, к мужику неровно дышать надо в упор, а не сопеть на расстоянии».

      «Очень надо! – возмутилась диспетчер. – Он вообще не в моём вкусе. Всё, отбой!».

      Улыбнувшись, Виктор отключил рацию. Самое забавное было в том, что Маша, маленькая и худенькая особа лет двадцати пяти, действительно была равнодушна к Виктору, как к мужчине. Она вообще мужиков не очень жаловала. Не в силу какой-нибудь извращённости, а просто потому, что вот так у неё сложилось (или не сложилось). Но, зная это, все мужики, как ни странно, относились к ней очень хорошо. И они всегда предупреждали новичков (так было и с Виктором), чтобы те даже и не пытались «подваливать» к Маше. Она у них была как «дочь полка».

      Улица Дарвина находилась в самом центре города; это была неширокая улица, которая казалась ещё уже, поскольку была затенена домами «сталинской» постройки. Дома были пятиэтажными, но намного выше современных пятиэтажек, а некоторые ещё с «часовыми» башенками на углах крыш. А ещё были арки, ведущие в довольно большие дворы, и сами по себе создающие какую-то другую, немного нереальную атмосферу. Здесь тоже ощущалось прошлое. Причём это прошлое относилось примерно к той же эпохе, что и прошлое на Прогрессивной, но воспринималось оно иначе. Здесь была другая жизнь.

      Здесь жили, по большей части, такие же люди, как и в других частях города, но жилось им иначе, хотя, скорее всего, сами они этого не сознавали. Те, кому доводилось бывать в здешних квартирах, потом рассказывали с лёгкой завистью, какие там высокие, метра три, потолки, большие кухни, и такие просторные прихожие, что там стоят диваны и книжные шкафы. Для людей, привыкших ютиться на тридцати квадратных метрах стандартно спланированной «полезной площади», для которых кухня в девять метров была чуть ли не признаком роскоши, это был просто другой мир. На самом деле, так оно и было.

      Но большинство живущих здесь людей этого просто не сознавали. Для них это была привычная жизнь в привычной обстановке. Им не приходило в голову, что их восприятие мира, пусть и совсем немного, отличается от того, как воспринимают мир люди, живущие в маленьких квартирках с низкими потолками. И только побывав в гостях в таких квартирах, выразив лёгкое сочувствие живущим в них и в глубине души порадовавшись за себя, потом, оказавшись на улице, они на какие-то мгновения могли ощутить себя в этом мире как-то по-другому. А ведь всё очень просто – одни выходят из тесных квартирок, и даже небольшой двор воспринимается ими как простор, «воля»;