Пустоши. Павел Чибряков

могла бы сделать человека более… с большой буквы, как некоторым нравится выражаться. Отнюдь. Сейчас, особенно в искусстве, появилось много такого, в чём, кроме оригинальности, ничего нет. Кажется, что для некоторых авторов оригинальность – как самоцель. (Я, кстати, посылаю вам одну книгу модного с недавних пор писателя, которая, думаю, проиллюстрирует эту мою мысль). А вообще, я недавно видел интервью одного американского актёра, Джона Малковича, где он честно сказал, что ненавидит людей. Он признал, что можно любить какого-нибудь конкретного человека, возможно, и не одного, но людей вообще…. По-моему, это неплохая жизненная позиция…».

      * * *

      Маша была рада осени. Она любила осень. Не потому, что это «очей очарованье» и всё такое. Просто осенняя погода как бы «легализовывала» её почти маниакальное стремление к ношению брюк, джинсов. Вообще-то, она и большую часть лета ходила в брюках. Её главным доводом было то, что у неё очень некрасивые, худые до костлявости, ноги. Но это была лишь малюсенькая часть правды. Своей матери, доверчиво, в полголоса, она призналась, что не любит ощущать свои ноги голыми, даже в жаркую погоду. Но и это была лишь часть правды.

      Полная правда заключалась в том, что только в брюках она чувствовала себя защищённой. Сознание того, что самую интимную часть её тела отделяет от открытого воздуха только тонкая ткань трусов, придавливало её истеричным ступором. Нелепо, конечно, но она ничего не могла с собой поделать.

      Надо сказать, что она вообще не любила своё тело, и поэтому предпочитала скрывать его под одеждой. И желательно – не под одним слоем. Таким образом, хотя бы её худоба не так бросалась в глаза. А надень на неё мини-юбку и обтягивающую маячку – просто узник Бухенвальда. Чистый скелет. В отличии от многих девушек, она была рада своему маленькому росту. А то бы вообще – жердь, доска-двадцатка. А ведь действительно, плоская, как доска. Вместо грудей – какие-то несуразные «пупырышки»; у некоторых складки на животе – больше. А у неё живот запавший, можно сказать, в тень выпирающих нижних рёбер. Зато никаких проблем с жиром. Ха-ха. А вот внизу живота то, чего она терпеть не могла – поросль длинных, густых, чёрных волос. Ну, зачем же их там так много?! Можно подумать, что этот вторичный половой признак вобрал в себя долю отсутствующих первичных – титек. Прям, как по Ломоносову – если где убудет…. Ё-моё! На вид – как щётка, ей-богу, прилепленная внизу живота. А ещё это волосьё так норовит выбиться из-под резинок трусов. Отвратительно! А если начать брить – будет ещё хуже, как говорят. А куда уж хуже?!

      Поэтому было успокаивающе «спрятать» это всё под плотной тканью джинсов и под блузы просторного покроя. А теперь, осенью, ещё и под курточки. Благодать! Лучше – только зимой, когда под джинсы надевались ещё полушерстенные гетры, и она чувствовала себя совсем свободно.

      В отличии от других женщин, Маша «расцветала» – то есть, становилась более открытой и общительной – �