Хоккенхаймская ведьма. Борис Конофальский

но напряжены, угрюмы. Уже по этим мордам кавалер понял, что эта троица виновна. Такие лица были, обычно, у пойманных дезертиров, которые не боялись ничего, и уже знали, чем всё закончится.

      – Кто и как поругал вашу честь?– Спокойно спросил кавалер.

      – Ваши люди!– Заорал один из молодых. Указал пальцем в строну Сыча.– Вон те.

      – Это наш палач и его помощники, они люди честные, но бывают, и грубы. Коли оскорбили вас словом, так я за них приношу извинения вам…

      – Каким ещё словом!? – Заорал один молодой,– они…

      Его оттолкнул сам Липке, и заговорил с яростью тряся пальцем:

      – Не словом! Не словом! Они надругались над моей женой, все трое, брали её как блудную девку, прямо тут по очереди, как собаки на собачьей свадьбе! А потом поруганную, да в драной одежде вели ночью через весь город. И бросили в холодный подвал.

      – И свидетели того, как брали её силой, есть у вас?– Холодно спросил кавалер.

      – Какие же свидетели, то ночью было, тут было, тут ругались над ней двери заперев.– Орал молодой человек, подходя к его столу ближе.

      Волков опять растёр лицо ладонями, вздохнул и, ожидая взрыва праведного негодования, отвечал с холодным безразличием:

      – Конечно, свидетелей нет. Потому как не было того, что говорите вы. И быть того не может, честные господа, чтобы палач Святого Трибунал брал женщин, что находятся под Инквизицией,       силой. Сие невозможно. Да и добром он не мог взять. Разве что она сама им предложила. Такое всё время случается. Может ей самой собачьей свадьбы захотелось. Женщины на всё идут…

      Договорить не успел, знал он, что слова его вызовут в пришедших ярость, так оно и случилось.

      Все они загалдели дружно и кинулись кто к столу, кто к Сычу и его помощникам. Началась потасовка, Сыча не ударили ни разу, ловок он был, а вот его помощникам досталось. Одного сбили с ног и ударили несколько раз головой об лавку, а другого дважды лягнули в пах, тоже повалили. Топтали.

      – Выдай нам осквернителей,– орал Липке.– Выдайте!

      – На суд их, собак!– Орал ещё кто-то.

      Волков сидел, не шевелясь, и ни звука не издавая. А ещё он улыбался с вызовом. Он знал что делал. Самый молодой из пришедших кинулся к нему, перегнулся через стол и замахнулся.

      Наверное, и ударил бы, да тут крикнул громко Брюнхвальд:

      – Не сметь!

      И между молодым и кавалером рассёк воздух меч, тонко звякнул о доски стола.

      – Не сметь! На кого руку поднял, подлец?!– Продолжал ротмистр свирепо.

      В следственный зал вбежал сержант и солдаты. Они стали хватать местных, отнимать у них оружие.

      «Болван, Брюнхвальд,– думал, вздыхая кавалер,– всё испортил, а денег то можно было спросить с этих жирных кабанчиков, у них имеются, жаль, что сопляк меня не ударил, а за двух потрёпанных помощников палача много не взять».

      Но даже когда у местных солдаты отняли всё оружие, они не унимались:

      – Выдайте нам осквернителей, мы их судить будем!– Не унимался глава гильдии кузнецов.

      Кавалер не оставил надежду, хоть чуть-чуть взять денег с них, встал, опёрся на стол, наклонился вперёд и заговорил