Хоккенхаймская ведьма. Борис Конофальский

Волковым за это попал под следствие. В письме было:

      «Господин и друг мой, добрый человек, рыцарь божий Иероним Фолькоф. Пишу вам я, отец Семион. – Чёртов пройдоха,– добавлял от себя кавалер,– Со мной всё хорошо, живу в монастыре, добрый аббат Илларион из уважения к вам работами меня не донимает.

      Дело наше не кончается, папский нунций всё ещё требует вернуть раку, и нас сыскать, не угомонится никак, а архиепископ раку не думает отдавать никому, ни хозяевам, ни епископу Вильбураг. Хотя тот приезжал, просил её. «И этот тут, – думал кавалер, – старая сволочь».– Раку возят по городам, ставят в храмах. Народ на неё ходит молиться. Вас все благодарят. А дома у вас не всё хорошо,– «Ну ещё бы»,– ваша Брунхильда проживает в беспутстве с пекарем своим, и ещё один к ней стал ходить, молодой, из благородных, но к нему она пока не благосклонна, до себя не пускает. Она денег просила, говорила, что кончились те, что вы оставили. Как вы и велели, ей денег я не дал, дал пол талера кухарке вашей и талер девице вашей Агнес. А девица ваша Агнес, читает без конца, книги разные, а что читает, мне не показывает, книгу тряпкой закрывает, как я подхожу. Злая стала, может словом осадить любого. Ещё стала ходить по городу одна и возвращается запоздно. Кухарка ваша говорила, что иной раз и ночью приходит. Ничего не боится, где бывает – не говорит. Стала спать в вашей комнате, Брунхильду она ругает последними словами. И Брунхильда и сама кухарка её стали бояться.

      А Роха ваш приходил спать к вам, жена его пьяного погнала, спал на лавке возле очага, просил денег, три талера, на уголь для кузни и для кузнеца. Для железа и работ, на мушкеты. Дал ему, как вы велели. Да боюсь, они с кузнецом пьют. Деньги давал из ваших средств, что вы мне оставили.

      Более новостей у меня нет, благословенны будьте.

      Друг ваш и слуга отец Семион».

      Вот и как тут хорошему настроению быть. Ну, ни одной доброй новости. Ни одной. Сидел кавалер руки опускались, ни к чему желания нет. И тут из нужника пришёл отец Иона. Шёл тяжело. Вздыхал тяжко и говорил ему:

      – Вы, сын мой, ступайте, дознание закончите сами, а мы отлежимся денёк, да бумаги почитаем по делу, которые нам писари вчера принесли. Всё вроде как уже прояснилось, вы только показания со всех баб, что навет удумали, возьмите. Все должны сказать, что признают вину или пусть хоть одна из них скажет, но чтобы она и на других показала. И писарь, что навет писал, пусть тоже скажет. А завтра уже с делом и покончим. А сегодня мне отлежаться надобно. Невмоготу мне.

      «Да, уж конечно невмоготу будет, если жрать так-то»,– думал Волков и обещал:

      – Всё, что нужно, я сделаю, святой отец.

      – На то и благословляю вас, сын мой,– заканчивал отец Иона.

      Но раз уж день начался плохо, чего уж удивляться тому, что он и продолжается плохо.

      Едва он слез с коня, у склада его встретил хмурый Брюнхвальд.

      – И где вы были, Карл?– спросил кавалер. – Похвастайтесь.

      – Там вас ждут люди,– не здороваясь, начал ротмистр,– местные, злые.

      – Чего хотят?– Без тени волнения спросил кавалер.

      – Одну