Рассказы, воспоминания, очерки. Марк Львовский

неземного события, космического катаклизма.

      По обочинам, на тротуарах, на любом клочке земли, доступном человеческой заднице, сидели тысячи детей, многие, утопив голову в скрещенные руки, сложенные на острых, высоко поднятых коленках. Они ждали мам и пап – застывшие фигурки сумасшедшего ваятеля.

      – Автобус на Холон!

      Часть толпы, как выброшенная лопатой, бросилась к длинному автобусу, и я с ужасом наблюдал, как несколько долгих секунд никто не мог влезть в три распахнутые двери, пока напор задних и беспощадная работа полицейских не вдавили передних в чрево автобуса, как пластилин в бутылку. Через мгновение он был полон, и обезумевшие от усталости полицейские, словно ножом, срезали висевших на подножках и уцепившихся за поручни…

      «Я не найду их, я никогда не найду моих девочек».

      Меня захлестнула истерика.

      Встречный напор, чем ближе я подбирался к назначенному месту встречи, становился все гуще, всё сильнее. Я расталкивал бесчувственные создания, протискивался ужом, наталкиваясь на острые детские грудки, костистые плечики, срывая бретельки маек, раня их своей проклятой, перекинутой через плечо сумкой, в которой лежали давно превратившиеся в месиво бутерброды.

      Отчаяние порождает прежде всего усталость, безнадежную усталость, от которой трясутся и подкашиваются ноги, заплывают внутренним клеем руки, и сердце колотится уже в самом горле.

      Я шел только на волевом усилии. Вздернутая реклама нужной мне бензоколонки не приближалась, а парила в свободном от людей небе, издеваясь над несчастным отцом, над бесчисленными муравьями, кишащими внизу, не знающими, как добраться до своих норок.

      Бензоколонка выросла передо мной вдруг, как оазис, в который скатывается с песчаной гряды полумертвый от жажды путник. Бешено втиснувшись в середину её, задыхаясь в тисках могучих тел израильтян, ждущих или ищущих своих детей, я в отчаянии осознал, что мне, при моём росте, никогда не увидеть своих дочек… или увидеть, но только утром, истерзанных, не могущих от усталости даже плакать… И понесу их по одной до машины, оставленной за километр от этого проклятого места.

      Я несколько раз по всем направлениям пропахал бензоколонку – девочек не было. Ночь становилась всё глубже. Как ни странно, дети расползались. Их заглатывали автобусы, разбирали родители, кто—то уходил сам, кто—то находил удобный кусок земли и жадно засыпал на теплой, доброй траве.

      Появились островки асфальта, обозначились тротуары. К двум часам ночи на территории бензоколонки валялось всего несколько десятков детей. Но моих дочек среди них не было.

      Показался полицейский. Черный от усталости, пошатываясь, он то и дело прикладывался к мобильнику.

      – Ты знаешь, у кого есть список покалеченных? – в отчаянии обратился я к нему.

      – Иди прямо, – он рукой показал направление, – придёшь туда, где был концерт, там стоит полицейский фургон, у них есть все…

      – И много их… покалеченных?

      – Твоих там нет.

      – Откуда ты знаешь?

      – Знаю,