Рассказы, воспоминания, очерки. Марк Львовский

лучше, чем сегодня?

      А потом – как внимателен к еврейским бедам наш Бог! – привезли эту бесстрашную, чокнутую маленькую еврейку…

      После операции Эсфирь Львовна была помещена в четырехместную палату, в коей и очнулась на сыроватой постели, с вздернутой посредством гирь и блоков, чуть не до пупа замурованной в еще теплый гипс, однообразно ноющей, горячей ногой.

      Вскоре хирург навестил ее, прослушал пульс на руке – пальцы его были так прохладны и так нежны, что она чуть не застонала от наслаждения, – и пробурчал:

      – Дней пять пробудете здесь и месяца два дома. Кстати, вы не помните имени—отчества костоправа, лечившего вас после ранения? Я хотел бы знать, какое медицинское учреждение дали ему окончить?

      Она благодарно улыбнулась. Хлопнула ему своими роскошными ресницами и прошептала:

      – Я прошу вас позвонить моей маме. Телефон…

      Он записал.

      – Я позвоню…

      – Доктор, а вы можете починить мне нос?

      – Увы, это не мой профиль. Но он вас совершенно не портит. Совершенно!

      И подмигнул ей…

      Но едва он ушел, маленькая учительница залилась горючими слезами, проклиная этот день, проклиная свои стертые ботики и ленивых московских дворников.

      Вошла старшая сестра, приказала готовиться к обеду и вдруг с весёлой угрозой добавила:

      – И чтоб вечером без номеров мне! Иначе всех в коридор выселю!

      Как только сестра вышла, лежащая напротив Эсфирь Львовны пожилая женщина, рука и плечо которой были связаны сложной металлической конструкцией, хрипло спросила:

      – Эй, новенькая, пьешь?

      Эсфирь Львовна вопросу изумилась, но радостно закивала в ответ.

      – Так вот, после ужина мы всей палатой встречаем старый Новый год. Приглашаем. Но если продашь, подготовим тебе еще одну ножку под гипс. Ясно?

      – А домашненького пожевать тебе принесут? – включилась в беседу молоденькая соседка справа, без видимых признаков какой—либо травмы. И сама себе уверенно ответила:

      – Принесут! У вас семьи крепкие, пропойц мало. Да ты не тушуйся, если что надо, намекни, я—то уже на выходе. Помочь могу, без этого здесь не обойтись, рублей и трешек на сестер не оберешься. Поссать хочешь?

      Страшно покраснев, Эсфирь Львовна виновато кивнула.

      Девушка откинула одеяло, винтом крутанулась на постели, схватила костыли – вместо левой ноги, чуть ниже колена, болтался розовый обрубок – и ловко скакнула к сжавшейся от ужаса учительнице.

      После окончания мучительной процедуры она так благодарно, такими блестящими от слез глазами посмотрела на свою спасительницу, что та растрогалась:

      – Ну и глазищи у тебя – как нецелованные!

      И с «уткой» поскакала к раковине.

      Нахлебницей предстоящего пиршества Эсфирь Львовна не стала, ибо сразу же после обеда в палату стремительно ворвалась мама, страшно взволнованная, с тюком еды, с мокрым от слёз носом, с совершенно разрушенной прической.

      Тысяча