Рассказы, воспоминания, очерки. Марк Львовский

на топчане, дверь открывается, входит мой хирург, на ходу рассматривая снимки, и, как бы невзначай, говорит:

      – Милая, ваш пациент благополучно отдал Богу душу… А у вас всё отлично!

      И я полетела… полетела… И увидела, как он мучился, как сдох… Как последние три дня своей проклятой жизни он, брошенный по чьему—то повелению не только врачами, но и обслугой, валялся один, в собственном дерьме, задыхаясь от смертного страха, ненависти, бессилия…

      … – Я очнулась от прикосновения его пальцев. Нежно, как только умеют хирурги, он вытирал мои слезы.

      И она замолчала…

      – Простите, – решился Сёма на мучивший его вопрос, – а с хирургом вы…

      – Да, я соблазнила его… Еще будучи в гипсе… Встречались у меня дома, как воры… Он приносил цветы, вино и любимый мамин торт «Киевский»… Мы выпивали, болтали, и мама вдруг вспоминала о неотложных делах и убегала… Она давно умерла… И мой хирург умер… Всего через два года после смерти Сталина… Инфаркт… На всё Господь назначил свою цену… Ах, какой это был печальный человек! Какой гениальный хирург! И, представляешь, любил меня… с таким—то вот носом! Дочь у меня от него…

      …Слёзы текли и текли по ее щекам, и она даже не пыталась вытереть их. Видно, сладкими были эти слёзы великой разделенной любви…

      А знаете, как Сёма встретился с Эсфирь Львовной?

      Ехал он себе в автобусе в 1978 году, будучи в глубоком «отказе», ехал себе и ехал, и вдруг вошла на остановке женщина, маленькая, седая, с перебитым носом и такими глазами, глазищами, что он тотчас вспомнил. Всё—таки два года учился у нее. Автобус был полупустой, и, преодолев смущение, Сёма подсел к Эсфирь Львовне.

      – Простите, вы не преподавали историю в сто двадцать третьей школе в тысяча…

      – Так ты учился тогда в том классе? Ты меня прости, если я не буду притворяться, что узнаю тебя?

      – Вы не вернулись в нашу школу…

      – Я вообще перестала преподавать. Библиотекаршей стала.

      Тон ее был довольно сух. Ну, хорошо, подсел, а дальше что? О чем, собственно, говорить? Пауза затягивалась и грозила перейти в медленную казнь. И вдруг выскочило из Сёмы:

      – А я вот уже семь лет в «отказе»… Не пускают меня в Израиль…

      Так попасть в точку ему не удавалось еще ни разу в жизни! Эсфирь Львовна обернулась, засияла, всплеснула руками:

      – А мы через три дня уезжаем! Получили разрешение без всяких осложнений!

      – И куда едете?

      В те годы многие катили по маршруту Москва – Рим – НьюЙорк.

      – Как это «куда»? – глаза ее стали много больше лица. – В Израиль! Мой зять – ужасный сионист. Она вздохнула:

      – Но мне—то что там делать? Разве в Израиле оценят, что я уничтожила Сталина?

      И расхохоталась, посмотрев на Сёмину физиономию, сильно перекошенную её вопросом.

      – Вот что, господин «отказник», если есть у тебя время, айда к нам, и я попотчую тебя чаем с подробностями. А может, и передать