Рассказы, воспоминания, очерки. Марк Львовский

швыряя стулья,

      Из щелей, окон, и дверей,

      Из Александров снова в Срули

      Бежит восторженный еврей…

      Эсфирь Львовна

      1

      Эту фантастическую историю об «убийстве» Сталина Семён слышал непосредственно от «убийцы», так что, никаких оснований для сомнений в правдивости услышанного у него не было. У Сёмы вообще был счастливый характер – он верил почти всему, что ему рассказывали. Именно поэтому с лица его не исчезало выражение изумления.

      Но всё по порядку…

      …Утро 13 января 1953 года было солнечным и морозным. Дядя Коля, родной брат Сёминой мамы, у которого они тогда жили, весело мурлыча себе под нос, пошел за газетой, вытащил её из почтового ящика и вдруг затих, да так страшно, что мама с криком «Коля, что случилось?» выскочила в коридор и тоже затихла… А Сёма подумал, что пришла телеграмма о чудесном возвращении погибшего в войну отца. Он часто фантазировал на эту тему. Оказывалось, что отец вернулся со специального задания. Во всех видениях отец был без определенного лица, ибо Сёма не помнил его, погиб он в сорок первом, когда Сёме было только два года.

      И он тоже бросился в коридор и увидел бледных, испуганных, маленьких маму и дядю Колю, впившихся глазами в газету «Правда».

      – Я не пущу его в школу! – в тоске прошептала мама.

      – Этим ты сделаешь ему только хуже.

      – Его изобьют!

      Они увидели Сёму, хотели отвести газету в сторону, но он успел вцепиться в нее и прочел: «Арест группы врачей—вредителей. Некоторое время тому назад органами Государственной безопасности…» Дядя Коля неожиданно отпустил газету, и перед Сёмой замелькали еврейские фамилии… одна за другой… одна за другой…

      Ему было тогда 14 лет. Хороший советский мальчик. Писал стихи. Один из них, посвященный Сталину, был напечатан даже в «Пионерской правде» и посему целый месяц украшал школьную стенгазету. И Сёма был уверен, что этот стих защитит его сегодня, в день 13 января 1953 года, что этот стих – безусловное доказательство его лояльности великой Родине и её Кормчему.

      Но ладони были мокрыми от страха.

      Класс начинал свой обычный день. Гремели крышки парт, хлопали двери, кто—то кричал, кто—то свистел… Через весь класс пролетел изжеванный портфель, потом обратно – привычный предзвонковый гул, и только один раз Сёма поймал обращенный на него злобно—насмешливый взгляд.

      Сёма тоже изображал из себя беснующегося семиклассника, но озноб не отпускал… Он видел, как пытался вжаться в парту крошечный Лёвочка Гинзбург, как белый—белый, неподвижно сидел несгибаемый и оттого ненавидимый шпаной Витя Перельман… Их было трое в этом классе.

      Сёма сразу же ощутил, что этот утренний бедлам совсем не такой, как обычно – были в нем не присущие ему ранее истеричность, предвкушение, затаённая, с великим нетерпением ждущая своей минуты вырваться наружу злобная радость. И он вдруг с ужасом понял, в чем дело: первым уроком была история, которую вела Эсфирь Львовна, маленькая, черноволосая, еще молодая