Рассказы, воспоминания, очерки. Марк Львовский

времени уже не стало – Сруль Лейбович, а по—русски, значит, Александр Львович, сидел в кабинете начальника паспортного стола.

      Было чудесное осеннее утро, и капитан мужественно боролся с общим недомоганием после вчерашнего.

      – Вот такая история, – закончил рассказывать Сруль Лейбович.

      – Уииммда… – глубокомысленно икнул капитан.

      – И нужно ли страдать мальчику? – заискивающе спросил Сруль Лейбович.

      – Не нужно! – доброжелательно ответил капитан. И чуть заискивающим тоном спросил:

      – Вот было бы смешно, если бы у вас в портфеле вдруг оказалось пиво! А?

      – Кефир, – сказал Петр Срулевич.

      – Не то, – мучительно сглотнув, ответил капитан. – Ммда… очень сложная у вас просьба. Это – как воровство, понимаете?

      – Понимаю, – сказал любящий отец и нежно вытащил из портфеля конверт.

      – Ну и задали вы мне работу! – озабоченно, но приподнято сказал капитан и быстро оценив содержимое конверта, ловко сбросил его в автоматически приоткрывшийся ящик стола.

      – Надо помочь мальчику, товарищ капитан. У него должно быть светлое будущее.

      – И оно будет у него, как и у всех наших детей.

      Взволнованный начальник паспортного стола встал, протянул Срулю Лейбовичу руку и добавил:

      – Поэтапно. Сначала Пейсах на Петр, а потом – Срулевич, простите, на Александрович.

      – А сразу нельзя?

      – Сразу даже не произошла революция тысяча девятьсот семнадцатого года. И соды нет? Черт возьми, неужели трудно носить с собой соду?

      – Но содержимое конверта было мною рассчитано как раз на два этапа, – продолжал настаивать Пётр Срулевич.

      – А его едва хватит даже на один. Вы удивляете меня, Сруль Лейбович!

      – Так дорого? – не столько спросил, сколько пофилософствовал Сруль.

      Но капитан ласково, хотя и несколько нетерпеливо, уже выпроваживал чуть упиравшегося отца Пейсаха.

      А сержант Ивакин помчался за пивом.

      Надо сказать, что Сруль Лейбович, простите, Александр Львович, в те дни редко произносил слово «дорого», ибо занимался разбавлением потрясающей сметаны потрясающим кефиром, и выработанный таким образом продукт, получавший, естественно, в зависимости от количества добавленного кефира, звания сметаны первого, второго или третьего сорта, с великой радостью раскупался жителями одной из окраин Москвы. Кормились этим физико—химическим процессом очень многие – от честнейших ревизоров и постовых милиционеров до самых дальних родственников. Никто из большого клана Новиковых не сомневался, что дядя Шура (Сруль Лейбович) когда—нибудь сядет, но жилось с ним весело и сытно, и увещевания родных кончались, как правило, с началом очередного застолья.

      Едал на правах близкого к дяде Шуре родственника и я. И, в частности, сметану. До разбавления. Нож стоял в ней, как…

      И прошел месяц. Ничего не изменилось в кабинете капитана, если не считать, что на голове