Рассказы, воспоминания, очерки. Марк Львовский

и ты проклянешь тот день, когда решил затеять это святотатство.

      – Петя, – в великой тоске спросил Сруль Лейбович, – а ты что скажешь?

      – Хочу в МГУ.

      Петина мама, Сарра Яковлевна, очень практичная женщина, сказала:

      – Что за проблемы? Не дай Бог, что-нибудь окажется не так, мы потеряем его гойский паспорт и возвратим мальчика в иудаизм, согласно моей и Сруливой метрике.

      Было грустно. Не бодрили ни икорка, ни коньяк. Ко всему этому, до сих пор молчавшая тетя Рита, младшая, незамужняя сестра трех братьев, беззаветно любившая Петю и оттого прозванная им «мамой номер два», выпустила кольцо дыма в дорогую хрустальную люстру и произнесла:

      – Пейсах, Петечка, мне сейчас так же тошно, как и в день, когда хоронили папу, твоего дедушку.

      – Ну, знаешь! – сказал Сруль Лейбович.

      И все начали ругаться.

      – А когда мы из Новаков мы стали Новиковыми?

      – Но Тору на Евангелие папа не поменял!

      – И не боялся требовать, чтобы твоего сына назвали Пейсахом!

      – А чего ему было бояться? Он, что ли, поступал в МГУ?

      – Что бы гои ни написали в его паспорте, еврей всегда остается евреем!

      – Глупости! Это всё равно, что разбить на кусочки вот эту чашу китайского фарфора и объявить им ту же цену, что и целой!

      – Но если хорошо вспомнить, то твой Сережа…

      – Не тыкай в меня ошибками молодости! – в слезах крикнула Рита. Разошлись, громко хлопая дверьми.

      – Давай, капитан, – сказал на следующее утро Сруль Лейбович, – сделай мне русского парня. В стране победившего социализма в этом качестве ему будет намного легче строить коммунизм.

      – Ой, не нравится мне твой тон! – ответил капитан. – И ты совершенно не прав, хотя я понимаю твои чувства. Но вспомни, что лучшие представители вашего народа боролись именно за такое общество и не щадили ни своих, ни чужих жизней. И ты – достойный продолжатель их дела, Сруль! Я могу теперь называть тебя просто по имени?

      И толстый конверт, почти не издав звука, прокатился по полированному капитанскому столу и мягко шлепнулся в предварительно приоткрытый ящик.

      Петя, хотя и не без трудностей, поступил в МГУ, который благополучно окончил через пять с половиной лет. К тому времени, в самый разгар «перестройки», вернулся из тюрьмы и папа, Сруль Лейбович, поседевший, помятый и давший семье слово навсегда забыть об уголовной коммерции. Отсидел он вместо полученных пяти только три года, и, несмотря на жуткий аппетит следователя и адвоката, финансовое положение семьи почти не пошатнулось.

      Едва только все вздохнули, как пришел дядя Зяма и сказал:

      – Хватит! Едем в Израиль! Я не хочу иметь русского племянника и не верю, что ты прекратишь свои делишки, от которых мы все сойдем с ума. И не хочу слышать от тебя ни единого довода против.

      – Какие доводы? Но почему именно в Израиль?

      – О, это другой разговор!

      То был самый яркий, самый задушевный ужин за всю историю семьи Новиковых.

      – Ах, – плача говорила тетя Рита, – если бы жив был папа!

      Начальник паспортного стола