Рассказы, воспоминания, очерки. Марк Львовский

и заявила:

      – Степан Ильич, а заявление об увольнении я пришлю вам по почте! Не будем более портить столь роскошную пепельницу!

      Быть дочерью актрисы, пусть и второстепенной, ко многому обязывало.

      А директор долго еще чувствовал на своих губах вкус номады и долго, в великой тоске, возился с пепельницей и столом, очищая их от пепла.

      3

      Ах, какое же солнце было в тот день – 13 января 1953 года! Что означала эта улыбка небес – преддверие великой весны или полное её равнодушие к происходящему?..

      …В зашторенном, черном кабинете, в огромном черном кресле сидел смертельно напуганный недавней болью Сталин, так и не закуривший свою первую утреннюю трубку…

      …А на захарканном, заблеванном, окровавленном, холодном бетонном полу тюремныхх камер корчились истерзанные старики профессора; в школах бесновались ученики—патриоты; во многих домах Москвы сновали по нужным квартирам сообразительные домоуправы, сообщая нетерпеливым хозяевам о скором высвобождении соседних еврейских квартир; писатель, имевший несчастье родиться евреем, писал разоблачительную, полную пафоса статью и плакал от презрения к самому себе…

      …А солнце в такой треклятый день сияло себе в небесах, мириадами искр отражаясь в тогда еще белом московском снегу.

      Как можно было соединить в себе и отчаянную безнадежность, и отчаянную красоту этого дня?

      …«Евреи, изумитесь, исколотите меня, закидайте камнями, мне весело! Мне весело, ибо я предчувствую весну! Это такой день, который понять дано только мне! Но разве верят провидцам? А я хочу рассказать вам, евреи, что не воля убийцы породила этот день, а воля Истории. Да! Да! История обладает волей, всесильной волей, порожденной, может быть, самим Божьим замыслом! Так учил меня милый, бесстрашный профессор Дорохов, вечная ему память! И я, сумасшедшая, маленькая, никому не известная еврейка, призвана по воле Истории совершить суд над палачом! Я переполнена ненавистью! Ничего не боюсь! Я такая счастливая в такой страшный день!.. Мне ясно, мне совершенно ясно, что Сталину не нужны врачи, виновные разве в том, что лечили его и его банду, – ему нужно уничтожить всех евреев империи! Вот на что замахнулся параноик! И вот что погубит его, как погубило Гитлера!»

      Ей было ослепительно ясно, что это последняя судорога изувера.

      Ей было ослепительно ясно, что она спасительница своего народа.

      Ей было ослепительно ясно, что она сошла с ума, но почему—то от мысли этой становилось необыкновенно весело.

      Улицу Горького она признавала только от Пушкинской площади с её любимым кинотеатром «Центральный» до площади Маяковского с её любимым Залом им. Чайковского. Этот привычный, всегда волнующий её маршрут она называла «прогулкой в себя». И когда от своего дома, расположенного на улице Чехова, она добиралась до памятника Пушкину, чтобы начать прогулку, то всегда останавливалась, здоровалась с поэтом, потом зажигала папиросу, делала первую глубокую затяжку, поправляла прическу и начинала шествие. Никакая толпа