Разговор по душам с товарищем Сталиным (сборник). Вячеслав Щепоткин

уже пришёл в себя, и только подрагивающие ноздри тонкого носа напоминали о недавней буре.

      – Наша работа, – Гаврилин скосил глаз на заявление, – Виктор Николаич, тяжелей, чем в милиции. Тех когда-никогда добрым словом помянут. Праздник у них есть, награды дают. Говорят: мильцанер такой, мильцанер сякой, а чуть чего: дяденька мильцанер, караул! Убивают! Нас же с тобой пока никто на помощь не зовёт. Кроме вот природы, да государственных интересов. Но природа, сам знаешь, молчит, как рыба об лёд. А интерес этот каждый на свой аршин примеряет. Видишь, чего творится в государстве? Законы вроде есть, и вроде их нет. Поэтому следить нам надо зорко и неподкупно.

      Вдовин с готовностью кивнул. Выходя в тот раз с лекции, он вспомнил вдруг, как утром в депо, на верстаке, увидел брошенную кем-то московскую газету «Известия». Газета была мятая, в масляных пятнах, но Витéля не на это обратил внимание. Название одной статьи, ясно читаемое среди жирных разводов, задержало вдовинский взгляд. «К диктатуре закона!» было написано крупными буквами. После всего услышанного на лекции Вдовин воспринял эти слова как приказ. Хотя спроси его, что такое диктатура, он толком, наверное, и не объяснил бы. Со школьных годов сидело в памяти «диктатура пролетариата». Потом много лет говорили и писали про диктатора Пиночета. Диктатура, представлял Вдовин, это какая-то большая власть, суровая к одним, но полезная другим. Когда он после лекции вспомнил слова в замасленной газете, у него всё сложилось. Сёмгу надо защищать. А её врагов – браконьеров – давить.

      На следующий день после лекции он набрал в железнодорожной библиотеке книг про рыб и о природе. Ася Львовна – бугристая, как оплывший огарок, библиотекарша подложила к этой стопе и художественную повесть. Про сёмгу, где она родилась, ну, и жила дальше. Ночами Вдовину стали сниться зеленоватые глубины, время от времени там медленно проходили одинокие рыбы, похожие на акул. Витéля задом отплывал от них, пока не касался пятками мягкой и почему-то тёплой подводной скалы. Но тут появлялось лицо Петра Первого, каким его Витéля видел в «Истории СССР». Левитановским голосом царь гремел: «В конце XVIII века в реке Куре ловили каждый год по десять тысяч белуг, а уже в XIX веке белуги почти не осталось. Браконьеры!..» Круглые глаза Петра были выпучены, как у морского окуня, поднятого из глубин. Жёсткие кошачьи усы сердито двигались. Витéля тревожно ворочался, и вдруг близко раздавался Люськин голос: «Спи, как следует. Ногами всю захолодил. Не знай чего дёргается».

      – Пошлём документы на тебя в область, – продолжал Гаврилин. – Хотя дело не к спеху. А ты устрой пока ревизию нашему хозяйству. Говорят, в моторах разбираешься. Мастера у нас аховые. Я лишь мечтаю о том времени, когда охрану природы будут оснащать и ценить, – Гаврилин задумался, подыскивая сравнение, – как, например, пограничников.

      Витéля деликатно улыбнулся.

      – Не веришь?

      Гаврилина скосоротило.

      – Будет такое! Вот тогда запоют у нас браконьёры Лазаря!

* * *

      До конца апреля Вдовин перебрал несколько