Незримые фурии сердца. Джон Бойн

естественное от извращения не ханжество.

      – Естественное? Не ты ли рассказывала, что однажды тебя потянуло к девушке из вашего литературного кружка?

      – Глупости, – сказала Мод. – Не выдумывай.

      – Ничего я не выдумываю. Помню прекрасно. Ты рассказала свой сон: как будто вы устроили пикник на берегу реки, пригрело солнышко, девица предложила искупаться, и потом вы голые рядышком лежали на траве, ты потянулась к ней и…

      – Заткнись, Чарльз! – рявкнула Мод.

      – Сапфическая любовь! – заржал Чарльз.

      – Полный вздор!

      – Путешествие по водам на остров Лесбос.

      – Ты все выдумал! – заорала Мод.

      – Ничуть. И ты это отлично знаешь.

      – Мало ли что приснится? Это все сплошная чепуха.

      – Или исполненная мечта. Подсознательное воплощение наших истинных желаний.

      – Только дурак такое скажет.

      – Это не я сказал. Зигмунд Фрейд.

      – Еще он сказал, что ирландцы – нация, к которой бесполезно применять психоанализ. Так что не пытайся вскрыть мои потаенные желания. Не получится. Лучше скажи, что ты собираешься делать?

      – Абсолютно ничего, дорогая. Ты же не станешь винить меня в том, что я всего лишь искал плотских утех на стороне, правда? Сама ты не проявляла к ним большого интереса с нашей первой встречи в «Грешеме».

      – Если и так, это, наверное, потому, что я слишком хорошо тебя знаю. Ты всегда был склонен ко всяким ненормальным выкрутасам в постели. Чего стоит одна твоя идея касательно покрышек и садового шланга. До сих пор как вспомню, так вздрогну.

      – Но ты даже не попробовала, а вдруг понравилось бы? И потом, Макс слегка лицемерит, изображая дикую ярость. Как будто сам не изменяет жене! Да он еще хуже меня. Вся разница лишь в том, что его сжирает ревность, а мне это чувство незнакомо. Выходит, сам он имеет право засадить кому угодно, но не дай бог, чтобы Элизабет чуть-чуть развлеклась.

      – Речь не о том, она – моя подруга.

      – Не смеши, дорогая. У тебя вообще нет подруг.

      – Ладно, знакомая.

      – Ну что ты, ей-богу, переживаешь из-за ерунды? Завтра Макс проснется и поймет, что вел себя как осел. И с утра пораньше примчится с извинениями.

      – Если на это рассчитываешь, ты дурак еще больший, чем я думала.

      Мне надоело слушать их перепалку, и я поднялся в свою комнату. В ванной я встал перед зеркалом и, посветив фонариком в рот, удостоверился, что у меня нет никакого рака. Рот как рот.

      Оставалось загадкой, как присяжные откликнутся на сцену, разыгравшуюся на их глазах. Едва началась потасовка, Тёрпин и Мастерсон вскочили и, точно дети, взбудораженные стычкой одноклассников, стали подбадривать драчунов, подавая советы, как ловчее одолеть соперника. Уилберт снял очки и предпринял вялую попытку разнять дерущихся, но, получив по носу, расплакался и сел в уголке, утирая кровь и причитая, как, мол, в таком виде он предстанет перед матушкой. Миссис Хеннесси встала из-за стола и с молчаливым достоинством покинула комнату. Я бросился следом, полагая, что она хочет вызвать