Незримые фурии сердца. Джон Бойн

есть такие, знаете, полотенца для туристов. С портретами ирландских писателей.

      – Этого не будет, – сказала Мод. – На тех полотенцах помещают только мужские портреты. Женщинам оставляют право вытирать посуду.

      – А как звали ту писательницу, которая прикидывалась мужчиной? – спросил Тёрпин.

      – Джордж Элиот. – Уилберт снял очки и носовым платком протер стекла.

      – Да нет, то мужик, – сказал Мастерсон. – А была баба, выдававшая себя за мужика.

      – Говорю же – Джордж Элиот.

      – Где это видано, чтоб тетку звали Джорджем?

      – Это псевдоним, – терпеливо разъяснил Уилберт, словно говорил с недалеким, но симпатичным учеником.

      – А как ее настоящее имя?

      Уилберт открыл рот, но не издал ни звука.

      – Мэри Энн Эванс. – Миссис Хеннесси нарушила молчание, не успевшее стать неловким. – Знаете, миссис Эвери, один ваш роман я читала. Это вышло совершенно случайно и никак не связано с ситуацией вашего мужа. В прошлом году одна моя официантка подарила мне эту книгу на день рожденья.

      – О господи! – Мод болезненно сморщилась. – И вы ее прочли? Зачем?

      – Конечно, прочла. А что еще делать с книгой – использовать как поднос? По-моему, прекрасный роман.

      – Какой именно?

      – «Свойство света».

      Мод скривилась и покачала головой:

      – Надо было сжечь его еще в рукописи. Не знаю, чем я думала, когда его писала.

      – А мне понравилось, – сказала миссис Хеннесси. – Но если автор говорит, что книга ужасная, надо, видимо, ему поверить. Наверное, я чего-то не поняла.

      – Увольте официантку, которая поднесла вам такой подарок. У нее явно плохой вкус.

      – О нет, она – моя правая рука. Надежная помощница. Мы вместе уже семь лет. И она станет заведовать буфетом, когда я, как верно заметил мистер Эвери, в конце года уйду на покой.

      – По мне, так лучше буфет, чем библиотека, – сказала Мод. – Послушайте, мы весь вечер будем вести светские разговоры или все же перейдем к сути дела?

      Все недоуменно воззрились на нее, а Чарльз так просто вылупился, умоляя не разрушить его план опрометчивым высказыванием.

      – А в чем, собственно, суть дела? – спросил Уилберт.

      Мод отложила сигарету, хотя еще не приготовила следующую, хорошенько отхлебнула из бокала, оглядела гостей, и на лицо ее опустилась невыразимая печаль.

      – Я знаю, что не должна этого говорить… – начала она тоном, какого прежде я не слышал, – когда мы так славно ужинаем и ведем потрясающе интересную беседу, но я не могу молчать. Я скажу! Я хочу, чтобы вы, дама и господа присяжные, знали: мой муж Чарльз абсолютно ни в чем не виновен…

      – Мод, дорогая… – вклинился Чарльз, но она жестом его остановила:

      – Нет, Чарльз, я скажу. Если по неправедному обвинению мужа моего признают виновным и отправят в тюрьму, что будет с нами? Всякий день и каждое мгновенье нашей жизни наполнены взаимной любовью, а что до нашего сына, нашего бедняжки Сирила…

      Я сглотнул, всей душой желая, чтобы меня не втягивали в эту историю.

      – Каждый