Кентерберийские рассказы. Джеффри Чосер

нет.

      Тот Перитой с Арситой много лет

      Был связан в Фивах дружбою святой.

      И, по мольбам и просьбам Перитоя,

      Тезей Арсите разрешил свободна

      Вон из тюрьмы уйти куда угодно,

      Без выкупа, с условием одним,

      Рассказ о коем следует за сим.

      Тезей с Арситой ясно меж собой

      Установили уговор такой,

      Что если бы Арситу кто застиг

      В Тезеевой земле хотя б на миг,

      Иль днем, иль ночью, иль в любую пору,

      То пойманный герой, по уговору,

      Главы своей лишится под мечом,

      И нет ему спасенья нипочем.

      Вот он простился и спешит домой…

      Эй, берегись, ответишь головой!

      Какую же Арсита терпит муку!

      Он в сердце чует хладной смерти руку.

      Он плачет, стонет, жалостно рыдает,

      С собой покончить втайне помышляет.

      «Зачем, – он думает, – родился я?

      Теперь еще тесней тюрьма моя.

      Я из нее вовеки не уйду:

      Я не в чистилище – уже в аду.

      Узнал меня на горе Перитой:

      Мне у Тезея в башне запертой

      Остаться бы в оковах, на запоре!

      Там в радости текла бы жизнь, не в горе.

      Лишь видом той, которой я служу

      (Хоть милости вовек не заслужу),

      Уже вполне я был бы услажден».

      «Мой милый брат, – он молвит, – Паламон!

      Победа – ах! – осталась за тобой!

      В тюрьме сидишь ты, взысканный судьбой…

      В тюрьме? О нет! Верней сказать – в раю.

      Судьба на счастье мечет зернь твою.

      Ее ты видишь, я же так далек;

      А раз ты с ней и так изменчив рок

      (Ведь рыцарь ты, отважен и удал),

      То, может быть, и то, чего ты ждал,

      Тебе пошлет судьба когда-нибудь.

      А я изгнанник, и к блаженству путь

      Мне без надежд отрезан навсегда.

      Земля, огонь, и воздух, и вода,

      И существа, что сделаны из них,

      Не утолят ужасных мук моих.

      Погибну я, истерзанный тоской.

      Прощайте, жизнь, и радость, и покой!

      Увы, напрасно от людей так много

      Поклепов слышим на судьбу и бога,

      Что жалуют нас лучшими благами,

      Чем можем мы порой придумать сами.

      Иной богатство вымолит, – оно ж

      Недуг накличет иль убийцы нож.

      А тот покинул, помолясь, тюрьму,

      Но челядью убит в своем дому.

      Нас караулят беды что ни шаг.

      Не знаем мы, каких мы просим благ.

      Мы все – как тот, кто опьянен вином.

      Пьянчуга знает – есть, мол, где-то дом,

      Не знает только, как пройти домой,

      И склизок путь под пьяною ногой.

      Вот так же мы блуждаем в сей юдоли:

      Мы жадно ищем путь к счастливой доле,

      Но без конца плутаем, как на грех,

      Все таковы, и сам я хуже всех.

      Не я ли мнил и тешился мечтой,

      Что, чуть я выйду из темницы той,

      И ждут меня веселье и услады.

      А ныне лучшей я лишен отрады.

      Эмилия! Нельзя мне видеть вас!

      Спасенья нет, настал мой смертный час».

      Тем временем