Розмысл царя Иоанна Грозного. Константин Шильдкрет

дыбу его!

      Короткая шея боярина до отказа втянулась в плечи.

      – На дыбу! – И забился в удушливом кашле. Тающим студнем подплясывали обвислые щеки, подушечки под глазами от напряжения взбухли подгнившими сливами, а из носа, при каждом выдохе, с присвистом вылетали и лопались мыльные пузырьки.

      Холопи стояли позади, не смея пошевельнуться. Обессиленный князь перевел, наконец, грузно дух.

      – Квасу!

      Тешату потащили в подвал. Вскоре оттуда донесся сухой хруст костей.

      Ряполовский оттолкнул поднесенный холопем ковш и истомно зажмурился.

      К нему подошел отказчик.

      – Не пожаловал бы ты, господарь, людишек сына боярского к себе на двор согнать?

      Боярин погрозился шутливо:

      – Гоже бы по чести творить.

      Он расплылся в самодовольной улыбке и оскалил желтые тычки зубов.

      – Чуешь, хрустит?

      – Чую, осударь.

      И с трудом выдавил на лице угодливую усмешку.

      – Были бы косточки, а хруст для тебя, князь-боярин, завсегда обретется.

      Симеон расчесал короткими пальцами бороду, взял ковш и, гулко глотая, опорожнил его.

      – Погожу, покель сам в ножки поклонится! – нарочито громко крикнул он, чтоб было слышно в подвале, и, заложив за спину руки, пошел вразвалку к достраивающимся хороминам. – Бери, дескать, все с животом[30], токмо помилуй! Ху-ху-ху-ху!

      Васька встретил боярина, распластавшись на крылечке, подле сеней.

      – Скоро ли, староста, палаты поставишь?

      Выводков поднялся с земли.

      – Почитай, готовы без малого. – И, сделав движение к хоромам, согнулся дугой. – Не покажешь ли милость на кровлю взглянуть?

      Ряполовский поднялся по винтовой лесенке на кровлю. За ним скользили тенями спекулатарь и староста.

      С нескрываемым восхищением любовался князь шатрами-башнями, осторожно ощупывая причудливую резьбу по углам.

      Рубленник скромненько потупился.

      – С благословения твоего, господарь, сведем мы шатры бочками да окожушим решетинами мелкими.

      – Роби, како помыслишь.

      Они прошли в терема. Староста с каждой минутой все более смелел, забывая разницу между своим положением и боярским, и держался почти как равный.

      – Тут, в чердаках[31], мы окна сробим. А для прохладу твоего – гульбища[32], балясами огороженные. Таки, князь, хоромины будут – малина!

      Уходя, Симеон милостиво протянул старосте руку для поцелуя и, сосредоточенно уставившись в небо, тупо обдумывал, какой бы подать холопю, хотя бы для видимости, совет. Он уже начинал сердиться и, чтобы как-нибудь вывернуться, топнул ногой.

      – Все ли упомнил?

      Едва скрывая презрительную усмешку, Выводков отвел лицо и приложил руку к груди.

      – Все, господарь.

      Князь неожиданно щелкнул себя по лбу и сразу заметно повеселел.

      – Эка, упамятовал! Ты прапорцы[33] сроби на краях чердачных!

      Рубленники кончали работу. Завидя боярина, они дружно упали ниц.

      Князь

30

Ж и в о т – холопи.

31

Ч е р д а к – терем.

32

Г у л ь б и щ е – балкон.

33

П р а п о р ц ы – флюгера.