Розмысл царя Иоанна Грозного. Константин Шильдкрет

пригоршнями, лаптями, перепачканными в глину и грязь, черпали холопи и с веселыми прибаутками пили вино. Изголодавшиеся рты жадно тянулись к хлебу, салу и луку. Зубы по-волчьи разрывали истекающее теплою кровью сырое мясо. Ничего не выбросили из берлоги пирующие: требуха, копыта, изглоданные кости, все бережливо набивалось за пазухи и в рогожи, про запас на близкие черные дни.

      – Пей, веселись! – орал пьянеющий Неупокой и тыкался головой в бочонок.

      Кто-то завертелся на одной ноге и вдруг ударил шапкою оземь.

      – Песню, други, сыграем!

      И затянул разудало:

      Уж как бьют-то добра молодца на правеже!

      Что на правеже ево бьют,

      Что нагова бьют, босова и без пояса…

      Остальные подхватили с присвистом и дружно:

      Правят с молодца казну да монастырскую!..

      Неупокой вскочил на опрокинутый пустой бочонок и залился тоненькой трелью:

      А случилось ехать посередь торгу

      Преславному царю Ивану Васильевичу!..

      Затопали молодецки холопи, понеслись в пляске разгульной и вдруг остановились, притихли. По щекам потянулись пьяные слезы. Они угрюмо затянули на один надоедливый лад:

      Уж како смилостивился надежа-царь,

      Утер слезы добру молодцу на правеже:

      – Не печалься, не кручинься, смерд,

      Свобожу тебя словом царскиим…

      Неупокой взмахнул рукой. Оборвалась тягучая песня. Людишки осовело уставились на темный лес.

      – Не, должно почудилось, братцы, – успокаивающе подмигнул коновод и снова рассыпался звонкою трелью:

      Жалую тя, молодец, во чистом поле,

      Что двумя тебя столбами, да дубовыми,

      Уж как третьей перекладинкой кленовою…

      И тихим шелестом кончил, уронив на грудь голову:

      А четвертой, четвертою тебя – петелькой шелковою…

      Уверенно, гуськом, шли стрельцы на голоса.

      Неупокой первый услышал подозрительный хруст; с бесшабашной песней, пошатываясь, выбрался он из берлоги и приник ухом к земле. До него отчетливо донеслись сдержанные шаги и шепот.

      «Нешто упредить смердов? – порхнуло неохотно в мозгу. Острые глаза трусливо зажмурились. – Упредишь всех, выходит, сызнов искать почнут. Краше, сдается мне, самому шкуру-то свою унести!»

      И, юркнув за деревья, исчез.

      Только когда совсем проснулся день, Неупокой остановился на отдых.

      Ощупав за пазухой каравай и увесистый кусок сала, он выбрал место поглуше и улегся.

      «До городу только дойти бы! – шевельнулись насмешливо губы. – А тамо сызнов хозяин яз».

      Он зло стукнул по земле кулаком.

      «И не токмо дворянством сызнов пожалуют. Будет час добрый – такой чести дождусь: сам боярин в пояс поклонится».

      Мысли переплетались беспорядочно, путались и тонули в баюкающей пустоте.

      «Ужотко, потешу вас Володимир Ондреевичем, Старицким-князем».

      Тело вытягивалось и млело. Глаза смежал крепкий, запойный сон.

      Глава