Разноцветье детства. Рассказы, сказки, очерки, новеллы. Геннадий Мурзин

Стрелялку, да?

      – Ну, что ты, Муська! – восклицает Дарья. – Я – девочка!

      – Мяу-у-у… – Муська фыркает и встряхивает головой. – И что из того?

      – Знаешь, какая игра?

      – Расскажи и узнаю тогда.

      – Игра называется «Маленькая няня».

      Муська потягивается, потом зевает.

      – Пожалуй, скукотища.

      – А вот и нет! – возражает Дарья. – Мне надо так подготовить ко сну ляльку, чтобы, не капризничая, сразу уснула: помыть в ванной, обтереть полотенцем, хорошо запеленать, покормить из бутылочки, покачать на руках, успокоить, значит, и уложить в постельку.

      – Ур-р-р… Получается?

      Девочка отрицательно мотает головой.

      – Нет… Беспрестанно верещит… Я научусь, обязательно.

      Муська щурит глаза и признательно урчит.

      – И меня, мяу-у-у, не забыли, знаешь?

      – Догадываюсь, – отвечает девочка и хитро подмигивает.

      – Мяу… Попробуй угадать с трех раз, что мне подарили?

      – Попробую угадать с одного раза. Пожалуй, – девочка притворяется, что думает, – твоих любимых карасиков.

      Муська крутит головой и фыркает.

      – Мяу-у-у… Так нечестно. Подсмотрела, да?

      – Я угадала.

      – Карасики, знаешь, какие вкусные? Мр-р-р, мр-р-р, мр-р-р.

      Дарьюшка разговаривает с Муськой, а не забывает прислушиваться к голосам, глухо доносящимся с кухни. Она слышит, как отец что-то говорит, а мама звонко в ответ смеется.

      На лице Дарьюшки счастливая улыбка.

      6

      Потом – общий праздничный стол. Весело все лопали вкуснотищу – рождественский пирог с гусиной начинкой.

      Дарьюшка, склонившись, смотрит под стол: там Муська, хрустя косточками, приканчивает гусиное крылышко. Муська, оторвавшись на секунду от столь приятного ей занятия, смотрит на Дарьюшку. Дарьюшка понимает ее говорящий взгляд.

      – Мр-р-р… Обалденное крылышко, – облизнувшись, Муська отворачивается и принимается за старое.

      И все – счастливы!

      Мальчонка с горочки скатился

      Годы Олега Васильевича Карамышева, подбираясь к восьмидесяти, не щадят: ноги плохо слушаются, в висках постоянно какие-то молоточки стучат, одышка при ходьбе, откуда ни возьмись, объявилась. С глазами также не все ладно. Пару-тройку лет назад, кажется, еще был ничего: все ночное рождественское богослужение выдерживал, а сегодня…

      – Господи! Прости меня, грешного.

      Произнес он вслух и тяжело заворочался в постели. В изношенных суставах ног что-то захрустело. В спальной – полумрак. Значит, снова пасмурно. Без сверки с будильником. стоящим на тумбочке у изголовья, знает: не меньше, как десятый час. Встал бы, да слабость какая-то. К тому же мысли нехорошие, путаясь и цепляясь одна за другую, ворочаются в пустой (так он считает) голове.

      Старик прикрыл было глаза, надеясь, что удастся еще чуть-чуть подремать, но услышал легкие стуки в дверь его спальной. И гадать ему не надо: