Ветер. Таня Трунёва

Нина и Люба, – сухо представила их Лайма. Имена, явно, были «неродные».

      – А это наша новенькая. Пэрис.

      Женщины натянуто улыбнулись. Вид у них был «бывалый». Та, что называла себя Ниной, кареглазая рыжеволосая с веснушчатым скуластым лицом, язвительно заметила:

      – Ничего так, красивенькая эта Перец.

      Ядовито подшутив над Катькиным псевдонимом, она сладко затянулась сигаретой. Люба с ледяными синими глазами на бледном утомлённом лице и копной каштановых кудрей, в прошлом красавица, выглядела равнодушной и усталой, как заезженная лошадь.

      – Что-то весело очень, – буркнула Лайма. – Курнули, что ль, чего лишнего?

      Все притихли. Дорога мчала их в Домодедово. Катя все размышляла, как они попадут на ту войну. Будто угадав её мысли, Лайма пояснила:

      – До войны ещё несколько дней. Сейчас мы летим в Грузию. Рейс Москва—Тбилиси. Документы в порядке – просто группа спортсменок. На соревнование едем. Оттуда нас переправят куда следует.

      Воспоминания

      Спустившись к реке, сверкающей в хрустальных лучах, мы прошлись по набережной. Париж ворковал вокруг пестрыми мелодиями.

      Мы устроились на террасе за уютным столиком.

      Звонко встретились наши бокалы, и Катя вздохнула:

      – Я сегодня как знала, что встречу кого-то из своих. Не подвела меня, видишь, чуйка-то охотничья!

      Она рассмеялась, и я узнала прежнюю Катьку Семенову, будто и не было этих лет. Мы, две сибирячки, модно одетые, как настоящие парижанки, сидели в кафе на набережной Сены, беседовали о жизни и пили хорошее французское вино. Ласковый ветер нежно перебирал пряди наших ухоженных волос.

      А когда-то, в юности, взрослея в интернате без родительского догляда, мы сидели на берегу Байкала с бутылкой брусничного домашнего вина, и ветер, иной ветер, ворошил наши волосы. То был байкальский прохладный ветер, называемый в народе баргузином. Он свежими поцелуями касался лица и, врываясь под воротник и в рукава, пробегал по всему телу, наполняя чем-то бодрящим, травяным и таёжным. Нос щекотал аромат печёной картошки – запах походной жизни! Мы пили этот ветер-баргузин, выдыхая его стихами и песнями… И пели. Ах, как мы пели:

      Славное море – священный Байкал!

      Славный корабль – омулёвая бочка,

      Эй, баргузин, пошевеливай вал,

      Молодцу плыть недалечко!…

      Чечня

      Солнечная Грузия встретила «стрелков» холодом и сыростью. Неприветливые люди ожидали приехавших в аэропорту. Все быстро и молча разместились в джипе с затемненными стёклами. Лайма изредка перебрасывалась короткими фразами с сопровождающими и пару раз говорила по рации, давая кому-то распоряжения. Весь день ехали по просёлочным дорогам, перекусывали на ходу, а на ночь остановились в маленьком селении.

      На рассвете, выйдя из дома, Катька впервые увидела горы – настоящие каменные громады, так непохожие на сибирские сопки. Проводник, седой молчаливый грузин, долго вел группу женщин через горы