Лея Салье. Алексей Небоходов

ровным, чуть глуховатым, в нём не было ни тепла, ни холодности, ни любопытства, ни раздражения, только деловитость, короткая, чёткая, поставленная, как если бы он не людей принимал у себя, а оформлял документы.

      Лена сглотнула, почувствовала, как в груди сгустился комок, но так и не пошевелилась.

      Татьяна коротко кивнула самой себе, будто подтверждая сказанное, как если бы этот ответ был ожидаемым, предсказуемым, единственно возможным.

      – Завтра.

      Это прозвучало спокойно, буднично, без драматизма, как если бы речь шла не о судьбе человека, а о простой логистике.

      Лена слышала щелчок – мать сбросила вызов, положила телефон на стол, и чуть отодвинула его кончиками пальцев, выровняла, как будто всё должно было находиться на своих местах, а затем посмотрела на дочь.

      – Ты выезжаешь завтра.

      Голос её был таким же, как прежде, без лишних интонаций, без изменений, не выдававших ни малейшего волнения, но в этом ровном, холодном спокойствии крылась вся суть происходящего.

      Лена не ответила. Она больше ничего не контролировала.

      Тишина наполнила кухню, осела на стенах, растеклась по полу, пропитала воздух, став частью пространства, тем, что теперь невозможно было игнорировать. В этой тишине не было вопросов, попыток что—то изменить, не было даже отчаяния – только медленное, затягивающее осознание того, что всё, что ещё несколько минут назад казалось разговором, обсуждением, одним из множества вариантов, теперь просто стало фактом, с которым нечего было делать.

      Она сидела неподвижно, словно внутри неё что—то отключилось, словно в ней самой сломался какой—то механизм, который раньше отвечал за сопротивление, за желание спорить, за попытки найти другой выход. Всё, что было до этого, казалось далеким, размытой картинкой, воспоминанием, которое вот—вот вытеснит что—то новое, более реальное, более весомое.

      Лена закрыла глаза, но даже в темноте перед ней не возникло никаких образов, никаких картин, никаких воспоминаний, потому что теперь впереди не было ничего, кроме этой дороги, кроме этого решения, которое не принадлежало ей, но от этого не становилось менее реальным.

      Глава 3

      Поезд мерно покачивался, убаюкивая пассажиров своим ритмом, но Лена не могла заснуть, несмотря на усталость, которая давила на плечи и словно впитывалась в кожу, тяжестью оседая под рёбрами. Она сидела у окна, уставившись в тёмное пространство за стеклом, где редкие огни мелькали, растворяясь в ночи, как отблески чужих жизней, к которым она не имела никакого отношения. Внутри разливалась глухая пустота, напоминающая пространство между двумя городами, между прошлым, которое уже не вернуть, и будущим, которое ещё не успело обрести форму, оставляя её где—то посередине, в этой временной петле, где даже время кажется вязким, тягучим, растягивающимся в бесконечность.

      Она не думала о Москве, старалась не представлять её улицы, высокие здания, толпы людей, говорящих на незнакомых голосах, проходящих мимо, не замечая друг друга. Всё это оставалось