Лея Салье. Алексей Небоходов

с осторожностью, стараясь не сказать ничего лишнего.

      Леонид усмехнулся.

      – Ты начинаешь понимать суть вещей. Это хороший ответ.

      Значит, сегодня она всё сделала правильно.

      Третий вопрос прозвучал за ужином.

      – Как ты оцениваешь меня? Считаешь ли ты, что во мне есть доброта?

      Лена поставила вилку на край тарелки, посмотрела на ровные узоры фарфора, прежде чем поднять глаза.

      Она чувствовала, как напрягается воздух, как этот вопрос, произнесённый с ленивой небрежностью, на самом деле пронизан тонкой, почти невидимой ниточкой напряжения.

      – Я думаю, что ты действуешь так, как считаешь правильным, – сказала она, подбирая нейтральные слова.

      Леонид откинулся на спинку стула, разглядывая её с интересом.

      – То есть, по—твоему, доброта – это не про меня?

      Она заставила себя улыбнуться, лёгкой, незначительной улыбкой, которая могла означать всё, что угодно.

      – Порой справедливость бывает жёсткой, а доброта может означать слабость. Эти вещи не всегда идут рука об руку.

      Он смотрел на неё долго, слишком долго. Лена не двигалась. Затем он кивнул, делая глоток вина.

      – Ты начинаешь мыслить шире, анализировать. Это радует меня.

      Она не знала, радоваться этим словам или бояться их.

      Весь день был игрой, в которой она впервые попробовала не просто подчиняться, а управлять своим подчинением, незаметно, осторожно, через точные, выверенные фразы, которые не могли дать ему повода для недовольства.

      Леонид замечал это и понимал, что она постепенно осваивает новые правила игры. Он видел, как она учится, анализирует ситуацию и выбирает слова с осторожностью, но не торопился вмешиваться, лишь наблюдал, позволяя ей двигаться в этом направлении.

      Леонид молча поставил бокал на край стола, не делая ни единого жеста, который мог бы означать просьбу. Но Лена уже знала. Она чувствовала его ожидание, его уверенность в том, что не нужно говорить, а потому подошла, осторожно взяла бутылку и наполнила бокал, стараясь не задеть края стекла, чтобы не раздалось ни единого звука.

      Когда она поставила бутылку обратно, он не кивнул, не поблагодарил, не произнёс ни слова. Только взглянул на неё, слегка приподняв бровь – с лёгким, ленивым удовлетворением. В этом взгляде было что—то пугающе естественное.

      Она сделала это первой, предугадав его желание, ещё до того, как он дал малейший знак. Первая мысль, прорезавшаяся в сознании, была не о том, что она угадала его желание. Не о том, что избежала возможного раздражения. А о том, что он доволен.

      В этот момент внутри неё что—то едва заметно содрогнулось, словно отражая ту скрытую силу, что начала формироваться в глубине её сознания.

      Лена опустила глаза, отступила на шаг. Ей показалось, что даже воздух вокруг стал плотнее, пропитался невидимым электричеством. Леонид не произнёс ничего, а значит, не было ошибки. Это было маленькой, почти незаметной, но всё же победой.

      Позже, уже в своей комнате, она поймала себя на том, что мысленно возвращается к этому моменту. Почему же этот момент не выходил у неё