Не навсегда…. Анна Лис Савкина

не делал: и милостыню клянчил, и в приюте жил, и с цыганским табором мотался, скот пас, у помещика батрачил… Правда выгнал он меня, за то чё я с его дочуркой шашни крутил. А она сама меня подначивала, всё глазки делала, така лукавица, ― не упустил он возможности похвастаться. ― Раскрасата девка была… Брови чёрные, сама румяная, и глазищи такие синие-синие… Ох, тосковал я за ней… ― Емеля вздохнул и ненадолго замолчал, в памяти вспыхнул образ статной, не по годам развитой девушки, но следующая мысль омрачила это воспоминание: ― Теперича, поди, уже нет ни её, ни тятьки еёшнего… Ты до Маковников ходил? Знаю, что твои тама уже были…

      – Не ходил, ― отозвался Арсений и как-то виновато потупил взгляд.

      Емеля снова лёг и, чтобы разогнать уныние, громко запел:

      «Как у берега реки,

      Где лужок зелёненький,

      Ой-люли, ой-люли,

      Разрезвились коники…»

      К вечеру жара спала, настроение у спутников поднялось. Они и сами не заметили, как разговор сладился, побежал ручейком, перетекая из одной темы в другую. С беззлобными спорами о пустяках, шутками и забавными историями время полетело быстрее. Всё-таки оба были просто мальчишками и, в сущности, мало отличались друг от друга. К моменту, когда было выбрано место для ночлега, спутники уже болтали как давние друзья.

      – …я видел серебряного офицера. Весной нас взяли в окружение под Виёвском, ими штабс-капитан командовал, ― оживлённо рассказывал Арсений: ― Мундир у него вычищенный, пуговицы блестят, погоны, перчаточки белые. Сразу видно, что только приказы отдаёт. Остальные солдаты потасканные, в пыли, в крови, а этот – как на бал. А смотрит так, будто сам своими руками нас всех задержал.

      Емеля помог ему сесть на ствол поваленного сухого дерева, с которого тут же оторвал несколько кусков коры и, повозившись, смог отломать довольно толстую ветку, начал устраивать место для костра:

      – И как вы с окружения вылезли?

      – Да за нами подкрепление подошло, помогли вырваться. А того сноба на месте расстреляли.

      – А чё в плен не взяли?

      – Не нужен был. Ты костёр развести пытаешься?

      – Угу…

      Найдя подходящую палочку, Емеля поставил её в небольшое углубление в куске древесины, зажал между ладонями, натянув на них рукава рубахи, и начал быстро тереть их друг о друга, вращая палку.

      – Надо было, до того как с поля боя ушли, поискать там у людей хотя бы спички…

      – Ащё чё не хватало – мертвяков обшаривать.

      – А что? Им спички уже не пригодятся.

      Емеля нахмурился, не отрываясь от своего дела:

      – Я чужого брать не приучен. Да и не годится почивших тревожить.

      – А ты, значит, в Бога веришь? ― в голосе Арсения улавливалась насмешка.

      – Крест ношу, по церквям не хожу… ― уклончиво ответил Емеля.

      Он знал о критическом отношении равенцев к религии, да и сам никогда не отличался набожностью:

      – Тётка с семейством верила, меня приучала. Как сбежал – так не до ентого сталось… А мертвяков всёж-таки трогать не люблю… Чё ихнее – пусть ихним и останется.