Запах денег. Артур Кангин

башню.

      Да и не только спит, а и днем все время проводит, Указы диктует.

      И Указы не простые, а с глубинным подтекстом.

      Например, Указ о запрете ловли и продажи голубей.

      А второй Указ – об обязательных голубятнях на каждом балконе.

      Возроптали, было, россияне.

      Да, потом призадумались.

      Значит, милосердный их президент крылатых любит.

      Чего обижаться-то?

      И то верно.

      У каждого должна быть своя утеха, свое забвение, зачем же воду мутить?!

      Капсула 7. Натали

1.

      Я встретил её на Черкизовском рынке. Она бойко торговала китайскими босоножками. Орды возбужденных женщин толкались подле нее, примеряя на картонках непрочные изделия восточных братьев.

      Я встал чуть в стороне и принялся любоваться ею.

      В ней все было чудо! Бирюзовые глаза, коса до пояса, точеный подбородок, щиколотки (я их не видел, но догадывался, что они очень тонкие, как у породистого арабского скакуна) и черная, словно шпанская мушка, родинка на виске.

      Я любовался бы своей будущей кралей до закрытия рынка, но мне постоянно мешали беспокойные дети гор.

      «Побэрегись! Да-арогу!» – поминутно орали они, толкая перед собой огромные тележки с раздутыми полосатыми мешками.

      – Идите к чёрту! – пытался возражать я.

      Но московские кули лишь скалили золотые зубы и агрессивно темнели и без того загорелыми лицами.

      Тогда я решился и подошел к обворожительной торговке.

      – Как тебя зовут, милая?! – перекрикнул я горластых дамочек.

      Бирюзовые глаза красавицы заволоклись туманом страсти.

      – Натали! – произнесла она так тихо, что я еле расслышал.

      – А я – Иван! Ваня!

      – Красивое, древнее имя.

      – Где мы увидимся?

      – Приходите в полночь к памятнику Пушкина.

      – Почему в полночь?

      Девушка потупилась, и в это самое время какая-то толстая, усатая тетка, так саданула меня локтем в живот, что я скрючился и волчком отлетел в сторону.

2.

      Дома, на Шереметьевской, я принялся лихорадочно готовиться к встрече.

      Почистил немецкой пастой зубы с двух сторон, погладил брюки со штрипками, выщипнул парочку нахальных волосков из ноздрей.

      Из зеркала на меня смотрел тридцатилетний ухарь с чуть вклинивающимися залысинами.

      «Ничего! – твердил я себе. – Мы еще пробьемся! Мы еще докажем свету право на большую любовь!»

      В полночь я, как штык, стоял у бронзового изваяния кудрявого поэта. На одном плече гениального дуэлянта, мрачно нахохлившись, сидела угольно-черная ворона, с недоумением наблюдая, как я шуршу золотыми листьями (стояла золотая осень).

      Натали всё не было.

      «Неужели опять, как всегда, продинамят? – изумлялся я. – После этого я решительно начну презирать женский пол».

      – Ваня! Ванютка! – серебристо прозвучал голосок моей кудесницы. – Заждался, бедный?!

      – Опоздание на сорок минут