Мемуары шпионской юности. Вячеслав Гуревич

дерьмом… когда кафе закрывалось, я иногда уходил с кем-нибудь – например, с Женечкой, которая верила в романтические чувства не больше, чем в снежного человека, реагировала на меня хриплым прокуренным смехом и ложилась со мной, потому что надо быть с кем-то рядом, и она знала, что я ее не обижу. Что бы ни. Если бы только она столько не курила. Но все дымились, как мартеновские домны, особенно когда были «Мальборо» или хотя бы индийские: продвинутость нуждается в демонстрации.

      В «Метелице» всегда были красивые девочки, но Аня Чапайкина выделялась еще как. Как она вышагивала к танцпятачку; где там Дому Моделей. Ничего на ней не было такого: просто обтягивающая алая юбка (впоследствии я узнал, что это творение «Диора» именуется «карандаш») и светлая рубашка «баттон», но все это было явно несоветского происхождения, и на ней выглядели естественнее некуда – не по «Метелице» вышагивала она мимо цокающих языком золотозубых кавказцев, а по Амстердаму, по Милану… Она шла прямо по канату, по незримой черте между шлюхой и сексуальной девушкой – черты, по которой все хотят пройтись, но мало у кого это получается.

      – Нравится, да? Особенно это выражение ее: фу-ты ну-ты, ноги гнуты…

      Женя была по-своему права. Аня действительно смотрела на мир сверху вниз, но я это видел по-другому: она боялась запачкаться. Принцесса на окраине: каждую минуту какой-нибудь козел мог сунуться волосатой рукой в разрез ее юбки или по крайней мере уронить на нее мороженое.

      Пока я лениво проигрывал в голове варианты подхода, Женя уже сбегала к подруге за соседним столиком и принесла в клювике готовое досье.

      – Не по Сеньке шапка, чувак, – заявила она с противной ухмылкой. – Моя подруга Ленка Сечина с ней в школе училась. Говорит, ее папаша – большая шишка, типа генерал КГБ, а ходит она в МГИМО, а ты невыездной – сиди и не рыпайся!

      «Генерал КГБ, ага», – хмыкнул я. Послушать баб, на каждом углу генерал КГБ из черной «Волги» вылазит. Впрочем, нет дыма без огня. Не генерал, так полковник. Знавал я мгимошников; они таких, как я, на пушечный выстрел. Эти юнцы живут с сознанием собственной избранности и одновременно в состоянии постоянного страха, что с ними случится что-нибудь такое страшное, что папиного положения не хватит, чтобы их вытащить, – и адье, Парыж, здравствуй, Улан-Батор!

      И я не стал рыпаться.

      Так что Аня меня не видела. Она вообще никого не видела. Все, что она видела, были сияющие огни Нового Света. Она не знала, что ее жизнь сведется к шаттл-автобусу из посольства в общагу.

      TWENTY-TWO

      Как было договорено, после ланча с Аней я поперся на «Юнион-Стейшен», чтобы дать возможность группе прикрытия подтвердить наличие русского «хвоста». Я был обязан вести себя так, как будто это факт, но я никак не мог избрать правильную походку. Что выглядит более убедительно? Если я буду строить из себя парижского бульвардье, в спокойном респектабельном режиме «променад», с воображаемой