Русский рассказ конца ХХ века. Учебное пособие. Алексей Варламов

его Федор.

      – Я вам не буду мешать, – пообещал Фетисыч. – Вроде меня и нет. А за тем столом мне низко. Я наклоняюсь, и осанка у меня портится.

      – Чего-чего? – переспросил Федор.

      – Осанка. Это учительница говорит. Можешь спросить, если не веришь.

      Федор лишь хмыкнул. К причудам пасынка[36] он привык.

      Вначале сидели молча. Фетисыч строчил[37] свою арифметику. Федор пил чай и, скучая, глядел в окно, где сеялся мелкий дождь на серые хуторские дома, на раскисшую землю. Сидели молча. Малая Светланка таскала из ящика за игрушкой игрушку: пластмассовую собаку, мячик, куклу, крокодила – и вручала отцу с коротким: «На!» Федор послушно складывал это добро на столе. Горка росла.

      Фетисыч скоро от уроков отвлекся.

      – Хочу тебя обрадовать, – для начала сказал он отчиму. – Ты же вчера был пьяный, не знаешь. А я пятерки получил по русскому и по арифметике. По русскому – одну, а по арифметике – две.

      Федор лишь вздохнул.

      – Ты не думай, это непросто, – продолжал Фетисыч. – Одну пятерку по арифметике – за домашнее задание, а другую – по новой теме. Я ее понял, к доске вышел и решил.

      – Заткнись[38], – остановил его Федор.

      Фетисыч смолк. Снова повисла тишина. Светланка, мягко топая, таскала и таскала игрушки отцу. Горой они на столе лежали. Потом, заглянув в ящик, сказала: «Все» – и развела руками. И теперь пошло наоборот: подходила она к столу, говорила отцу: «Дай». Федор молча вручал ей игрушку, которую дочь несла к опустевшему ящику, и возвращалась к столу с требовательным: «Дай!»

      Они были похожи, родная дочь и отец: кудрявые волосы – шапкой, черты лица мелковатые, но приятные. Отца старила ранняя седина, мятые подглазья, морщины, пил он последнее время довольно крепко и быстро сдавал[39]. А малая Светланка, как и положено, была еще ангелочком в темных кудрях, с нежной кожей лица, с легким румянцем – красивая девочка. Мальчишка же, Яков, что по характеру, что по стати[40] был для Федора кровью чужой. Фетисычем его звали за разговорчивость, за стариковскую рассудительность, которая приходилась то кстати, а то и совсем наоборот. Как теперь, например, когда Федору с похмелья и без разговоров свет был не мил. Фетисыч понимал это, даже сочувствовал. Углядев, как отчим косит глазами на жестяную коробку с табаком-самосадом и морщится, он сказал:

      – Хочу тебе предложить. Ты вот болеешь сейчас с похмелья. А ты наберись силы воли и брось сразу курить. Помучаешься, зато потом тебе будет хорошо.

      – Это ты сам придумал? – спросил Федор.

      – Конечно.

      – Значит, дурак.

      Пришла с работы, с коровника, мать Фетисыча – Анна, женщина молодая, но полная, с одышкой. Через порог шагнув, она присела на табурет, укорила:

      – Сидите? Дремлете? А мамка ваша – вся в мыле[41]. Опять на себе тягала солому и силос. Вся техника стоит.

      – А бригадир чего же? – живея, спросил Федор.

      – От него проку… Ходит – роги в землю[42], ни на кого не глядит.

      – А

36

Пасынок – неродной сын.

37

Строчить – здесь: быстро писать.

38

Заткнись (груб.) – замолчи.

39

Сдавать – здесь: стареть, становиться внешне хуже.

40

Стать – телосложение, фигура.

41

Вся в мыле (фразеол.) – вспотела от тяжелой работы.

42

Роги в землю (прост. фразеол.) – опустив голову.