Русский рассказ конца ХХ века. Учебное пособие. Алексей Варламов

шли и шли беспечные пешеходы, еще пока не обреченные сюда попасть, а через землю передавалась дрожь проходящих трамваев.

      Не вызывали. Все удивлялись: новичков-то – и тягают[28] от первого взятия.

      Так может, и правда, ошибка? Выпустят?

      Но на какие-то сутки, счет им сбился, – вызвали, «руки назад!», и угольноволосый надзиратель повел, повел ступеньками – на уровень земли? и выше, выше, на этажи, все прищелкивая языком, как неведомая птица.

      Следователь в форме ГПУ сидел за столом в затененном углу, его лицо плохо было видно, только – что молодой и мордатый. Молча показал на крохотный столик в другом углу, по диагонали. И Воздвиженский оказался на узком стуле, лицом к дальнему пасмурному окну, лампа не горела.

      Ждал с замиранием. Следователь молча писал.

      Потом строго:

      – Расскажите о вашей вредительской деятельности.

      Воздвиженский изумился еще больше, чем испугался.

      – Ничего подобного никогда не было, уверяю вас! – Хотел бы добавить разумное: как может инженер что-нибудь портить?

      Но после Промпартии?..

      – Нет, расскажите.

      – Да ничего не было и быть не могло!

      Следователь продолжал писать, все так же не зажигая лампу. Потом, не вставая, твердым голосом:

      – Вы повидали в камере? Еще не все видели. На цемент – можно и без досок. Или в сырую яму. Или – под лампу в тысячу свечей, ослепнете.

      Воздвиженский еле подпирал голову руками. И – ведь все сделают. И – как это выдержать?

      Тут следователь зажег свою настольную лампу, встал, зажег и верхний свет и стал посреди комнаты, смотрел на подследственного.

      Несмотря на чекистскую форму – очень-очень простое было у него лицо. Широкая кость, короткий толстый нос, губы крупные.

      И – новым голосом:

      – Анатолий Палыч, я прекрасно понимаю, что вы ничего не вредили. Но должны и вы понимать: отсюда – никто не выходит оправданный. Или пуля в затылок или срок.

      Не этим жестоким словам изумился Воздвиженский – доброжелательному голосу. Вперился[29] в следовательское лицо – а что-то, что-то было в нем знакомое. Простодушное. Когда-то видел?

      А следователь стоял так, освещенный, посреди комнаты. И молчал. Видел, видел. И не мог вспомнить.

      – Коноплева не помните? – спросил тот.

      Ах, Коноплева! Верно, верно! – тот, что сопромата не знал. А потом исчез куда-то с факультета.

      – Да, я не доучивался. Меня по комсомольской разнарядке[30] взяли в ГПУ. Уже три года я тут.

      И – что ж теперь?

      Проговорили немного. Совсем свободно, по-людски. Как в той жизни, до кошмара. И Коноплев:

      – Анатолий Палыч, у ГПУ ошибок не бывает. Просто так отсюда никто не выходит. И хоть я вам помочь хочу – я не знаю как. Думайте и вы. Что-то надо сочинить.

      В подвал Воздвиженский вернулся с очнувшейся надеждой.

      Но – с кружением мрака в голове. Ничего он не мог сочинять.

      Но

28

Тягают (здесь) – допрашивают.

29

Впериться (устар.) – смотреть пристально.

30

Разнарядка – документ о распределении на работу.