Рожь во спасение. Миша Сланцев

она работала на почте и таскала эту сумку из кожзаменителя, и даже под её грузом приобрела чуть заметную сутулость. И когда ей подруга-ровесница Наташа, двадцатидевятилетняя продавщица из местного сельмага, говорила: «Ну, чего ты за эти копейки горбатишься?» – то смысл получался и прямой, и переносный. И чтобы совсем отточить образ, Наташа добавляла: «Вот ради чего? На Доску почёта тебя не повесят, премию не дадут. А наградят тя, Ленок, орденом Сутулова!». «Надо же кому-то почту носить, – отвечала обычно Лена. – Да и куда я пойду с двумя детьми?». И действительно: в селе вариантов больше не было, уехать в город – невозможно, детей оставить нельзя, да и боязно было той городской жизни. И чем дальше, тем боязней.

      Да и некогда было думать Лене о карьерных прорывах, благосостоянии, революциях в личной жизни или манне небесной. Вставать приходилось рано, собирать младшего Женьку в детский сад (в Грибовке было дошкольное учреждение, куда приводили аж восемь детей). Бывать он там ох как не любил, потому что воспитательница, толстая тетя Фрося, всё время говорила: «Смотрите, не обкакайтесь у меня!». И там кормили противным омлетом и тошнотворным молоком с пенками. Несъеденное громогласно подвергалось обещанию «вылить всё это за шиворот». Поэтому сонный Женька хныкал, гундосил, распускал сопли, не мог попасть рукой в рукав рубашонки.

      Старшая Анька, второклассница, просыпалась сама под пение недорезанных петухов, тоже нехотя одевалась, заглядывала в приготовленную с вечера школьную сумку. Ей опаздывать было нельзя: учиться приходилось в соседнем селе Петровском, более крупном, где базировалась администрация поселения. В Петровское свозили ребят из окрестных деревень, грибовская школа была закрыта областным начальством «в рамках оптимизации общеобразовательной сети и в целях повышения качества общего образования». Некоторые учителя из Грибовки вместе с детьми ездили в Петровское на одном микроавтобусе. Поначалу Лена боялась отпускать дочь, да деваться было некуда.

      Хорошо, что с ними вместе жила мама Лены, Полина Ивановна, её в селе все звали «тётя Поля», она помогала: и детей накормить, и в садик отвести младшего, хотя у самой суставы болели и давление скакало так, что иногда даже сознание терялось. Понятно, что денег ни на что не хватало, ни пенсии тёти Поли, ни зарплаты почтальонской. Кто же будет хорошо платить, если профессия вымирающая…

      Ну, а с мужем своим Лена никогда особо счастлива не была, разве что до свадьбы, когда с таким томлением ждала ночи, чтобы ускользнуть из дома и шататься с Сашкой по окрестностям, наслаждаться всяческими запретными плодами. Это была свежая, гибкая, безбашенная молодость, дурманящая пахучей новизной, безбрежностью будущего. Но, как это бывает, расплескать её получилось быстро. Саша затосковал, стал всё больше и больше пить. Остатки бывшего колхоза окончательно растащили, работы в селе не было. Его это злило, особенно когда на свет появилась