Рожь во спасение. Миша Сланцев

и снова спросила:

      – Мам, а у нас в Грибовке Парамоновы никогда не жили?

      – Парамоновы? Не знай, дочка, не было у нас никада таких… Вроде в Марьино жили раньше давно, щас-то нет… У нас точно не было. Да ты сама лучше меня все фамилии знаешь, списки там у вас на почте есть… А чёй-то ты какие вопросы задаёшь, за водой она сходила. Может, тебе там голову напекло?

      – Да я так просто. Просто так, – забормотала Лена. – Спущусь в погреб за картошкой!.. Просто так.

      Она спрятала странное письмо на дно своей сумки и спустилась в погреб. «Ничего не понимаю, – думала Лена. – Выглядит всё как розыгрыш, сейчас же можно всё подделать, бумагу обработать, типа под старину стилизовать. Но кому это надо, зачем? Первое апреля прошло. Кому-то романтики захотелось, слова такие…». Она выбралась в комнату с пакетом картошки и услышала голос матери:

      – А вроде был перед войной, говорят, у нас какой-то Парамонов, сирота. Родителей то ли раскулачили, то ли умерли они. И вроде он пришёл после детского приюта в колхоз работать на трактор. А как война началась – так на фронт ушёл со всеми мужиками, молоденький совсем.

      – И что? – спросила Лена и почувствовала, что у неё холодеют руки.

      – И, говорят, сгинул там, пропал без вести.

      – А звали его как?

      – Ой, не помню, дочка, может, Михаил, а может, Николай, не помню. А чтой-то вдруг про него заговорила?

      – Да так, интересно просто. Просто интересно.

      С этого дня Лена выуживала со дна своей сумки конверт, перечитывала письмо по нескольку раз и в недоумении прятала обратно. И ни с кем она не решалась поделиться этой тайной, даже с близкой подругой Наташей, и письмо это словно жгло, оно как будто делало сумку тяжелее, словно и не лист бумаги это, а бандероль или посылка, которую и бросить нельзя, и отдать никому невозможно.

      «Если это шутка, то не смешная и даже жестокая шутка», – думала она.

      Почтальон Пушкин

      – Та-а-а-к… Опять наше высочество не соизволило явиться на работу вовремя, – встретила Лену Вениаминовна интонациями, не предвещавшими ничего хорошего.

      – Простите, Ольга Вениаминовна, автобус задержался…

      – Значит, я, недостойная, на работу не опаздываю. А почту за тебя кто разносить будет, Пушкин, что ли? У тебя сегодня три бандероли, 17 извещений, 13 писем, и не только по Петровскому…

      – Я всё сделаю, Ольга Вениаминовна.

      – Смотри у меня, Касатонова. А что если проверка придёт, а тебя на месте нет? Мне что, прикажешь изворачиваться, врать, что ты корреспонденцию разносишь? Ты хочешь, чтобы я за тебя перед руководством краснела?

      Лена представила пунцовую Вениаминовну, опустившую взор в пол, а перед ней самого Президента, сидящего за столом, постукивающего по нему пальцами. «Так-так, как вас там, Ольга Владимировна, если не ошибаюсь…». – «Вениаминовна». – «Значит, Вениаминовна. Я вот не пойму, почему вы, вполне себе ответственный работник «Почты