Два друга – недруга: Есенин плюс Мариенгоф. Джабраил Алиев

на широко расстеленном брезенте лежал просто чудовищно огромных размеров барельеф.

      На картине был изображен своего рода «Гений победы» в белом хитоне с голым торсом, который сжимал в одной руке красное знамя, а в другой придерживал трепетно длинную пальмовую ветвь.

      Мемориал был выполнен в желтых, белых и красных тонах. Также у ног вестника победы возлежали несколько сабель и винтовок.

      Клычков ахнул:

      – Ну и красота! Ну, дедушка ты и даешь!

      Есенин тоже присвистнул от восторга.

      – Ты настоящий мастер Коненков. Я тебе миллион дал бы за такую работу…

      Скульптор удовлетворенно кивнул и сказал:

      – Работа составлена из сорока девяти кусков. Собрал я ее неделю назад, так как должны были придти глянуть товарищ Свердлов и Рыков.

      – Пришли? – спросил Клычков.

      – Нет, пока не соизволили.

      – А если не придут?

      Коненков покачал головой.

      – Да нет, сам Ленин обещал, что лично будет осматривать картину.

      – Здорово! – почти в унисон воскликнули поэты.

      – Ну, а теперь прочтите стихи, посвященные моей работе, – попросил поэтов скульптор, и, усевшись прямо на полу, стал мягко пощипывать левой рукой свою черную бороду.

      – Это мы быстро, – сказал Есенин и тут же слегка высокопарно и выразительно выдал:

      Спите любимые братья,

      Снова родная земля

      Неколебимые рати

      Движет под стены Кремля…

      Потом выступил Клычков.

      Торопливо достав из кармана длинного потертого черного плаща сложенный вчетверо листок, торжественно продекламировал:

      Сойди с креста, народ распятый,

      Преобразись, проклятый враг,

      Тебе грозит судьба расплатой

      За каждый твой неверный шаг…

      – Неплохо, неплохо, – с удовольствием закивал головой Коненков. Молодцы парни. Жаль, нет Герасимова, хотелось бы и его послушать.

      – Плохо не напишет, – заверил Клычков. Мы сейчас как раз собираемся наведаться к нему.

      – Передайте, что я его за уши хорошенько потреплю, за то, что не приходит, – пошутил Коненков.

      – Обязательно, – звонко закричал Есенин и, заложив два пальца в рот, также громко и озорно присвистнул.

      Глава 5

      Оказалось, что Михаил Герасимов заболел.

      Поэт лежал на кровати, сложив руки на животе почти как покойник, и время от времени тяжко вздыхал.

      Увидев поэтов, Герасимов грустно обронил:

      – Я друзья что – то совсем некстати заболел. Грудь болит и спину немного ломит.

      Есенин присел на табурет у изголовья Герасимова и полушутливым тоном сказал:

      – Миша, ты не помирай раньше времени. Стихи написал? А то товарищ дедушка сердится.

      Герасимов едва заметно усмехнулся:

      – Написал давно. Заходил композитор Шведов, я отдал ему текст, он должен музыку сочинить. Про вас спрашивал. Если у вас готово отдайте тоже ему. Он