Нестор Махно. Виктор Ахинько

Выбирайте одно. Согласны писать?

      Галичане едва заметно кивнули.

      – Петя, дай тетрадь.

      – Там же вирши, Нестор.

      – Скорее, а то полтавчанин подмогу приведет. Пиши посередине:

      Солдаты!

      Гуляйпольская повстанческая организация предлагает вам всем не слушаться своих озверевших офицеров. Перестаньте быть убийцами украинских революционеров, крестьян и рабочих, палачами их освободительного дела. Поверните штыки против тех, кто привел вас сюда. Нам нечего делить. Советуем по совести: уезжайте в Галичину, Австрию и Германию и освобождайте там угнетенных братьев и сестер.

      В противном случае, солдаты, мы будем принуждены убивать вас и вырезать поголовно. Выбирайте, что лучше. Потом не жалейте.

      – Все, Петя. Как твоя фамилия, столяр?

      – Володымыр Оленюк.

      – Подписывай! – велел Махно. – И на другом листе тоже. Это документ для нас. А ты?

      – Олэсь Бандура.

      – Давай и свою каракулю. Вот так. Теперь забирайте листок и валяйте на все четыре стороны. Живо!

      Не долго думая, галичане побежали.

      – Стой! – приказал Нестор, и усмешка играла на губах.

      Двое ошарашенно оглянулись, оцепенели. Неужели конец? Уж больно легко отпустили. Сейчас пальнут! Вместо выстрела они услышали:

      – Запомните, браты, у рабов нет и быть не может родной земли. Ступайте!

      С дороги галичане приметили (Махно и это учел), что отрядец выбрался из балки и уехал направо. Но они не видели и не могли видеть, как он повернул затем назад и направился совсем в другую сторону.

      Агроном Михаил Дмитренко, круглолицый, коренастый, в добротном костюме, выпил чарку в шинке и, не закусывая, что было на него не похоже, пошел по деревянному тротуару. На душе кошки скребли. «Капкан, капкан», – навязчиво лезло в голову дурное слово. Оно прилипло к нему с самого утра, когда появился во дворе рябой, обычно разбитной хлопец, племянник из Марфополя – сын Николая Клешни.

      – Не спится? – удивился дядя. – Батько прислал?

      Хлопец как-то загадочно молчал, краснел и вдруг заплакал.

      – Ану в хату, Костя, – велел Дмитренко, впервые обнимая племянника. – Ану говори.

      – Нэма… билыне… батька.

      – Та дэ ж вин? – Михайло сжал зубы от недоброго предчувствия, что поселилось в нем еще с тревожной весны.

      – Махно був… – Костя зарыдал.

      Дядя дал ему воды. «Неужто за пособничество… отомстили Николаю? – терялся в догадках Дмитренко. Предчувствие беды усилилось. – Теперь же моя очередь!» Племянник выпил, смахнул слезы и продолжал:

      – Стоял Махно у нас, а тут варта. В капкан попали. Он их и покосил. А потом… солдаты… батька…

      Вспомнив об этом тяжелом разговоре, Дмитренко наклонил голову и так шел мимо коммерческого банка, когда услышал:

      – Пан агроном! Что закручинились?

      Перед ним вертелся молодой еврей. Руки, плечи его то и дело беспокойно дергались, но темные с синевой глаза смотрели пристально, вприщур. Это был командир взвода уже разбежавшейся еврейской роты Леймонский.

      – Не до