Постмортем. Дмитрий Кононов

в Ленинград. Вот Хармс умирает от истощения в Крестах, в тюремной психушке – не симулянт и не преступник – уносит в иной мир мешок абсурдных историй, ошибочно ему приписанных. Бури проносятся над лабиринтом, гремит булава Моргота залпами тяжелых германских орудий, прут через кровавую грязь танки-драконы, и четверо хоббитов, выдернутых из оксфордского уюта, там, в окопах на Сомме. Зло поднимает голову вновь, гидра свастикой растекается по лабиринту, и юнкерсы назгулами пикируют на осажденные города, и уже не Бильбо противостоять им – он пытается разводить кур в условиях дефицита продуктов и пишет в Ривендэлле свою Алую Книгу – а его сыну-племяннику Фродо, или Кристоферу Толкину, пилоту британской авиации. Разогнав кольценосных призраков, слушатели на том же истребителе Королевских ВВС возвращаются в Ленинград. Елена Павловна неизменно возвращается туда в своих удивительных лекциях, как ловец жемчуга всплывает на поверхность горькой от соли воды, чтобы набрать воздуха.

      В конце концов, по совокупности скандальчиков и интриг, зависти и уязвленного самолюбия, Быковская оставила университет и навсегда уехала в Петербург, воссоединившись с городом родных теней и милых фотографий. Сонечка хранит тощую стопку листов, скрепленных степлером: наброски ее несбывшейся курсовой работы по истории литературы, где Елена Павловна бисерным почерком исписала все поля. Начиная комментарий по теме работы, она, будто на лекции, уносилась в иные миры наших представлений об ушедшем, зачастую продолжая на обратной, чистой стороне страницы, там уже ни в чем себя не ограничивая.

      «Кстати, Сонечка, мне попал в руки ваш самиздатовский сборник. Живые строки. Живее, чем иные люди. Как же мне душно здесь порой. Впрочем, пусть это вас не тревожит».

      Роман Елисеев. 23.02.2022

      Три дня я бесцельно гулял по городу, никак не мог заставить себя приступить к работе. Пил в наливайках на окраине, препирался с кондукторами, потом возвращался в квартиру, валился на икеевский матрас и читал с планшета разрозненные воспоминания о Дятловой и ее близких. Потом мне это надоело, я позвонил Ганелину, и мы договорились выпить пива в каком-то шалмане у автовокзала.

      С Илюшей Ганелиным я познакомился в десятом классе, на курсах немецкого языка. Это был тощий застенчивый еврейский мальчик. Он с легкостью расправлялся с тригонометрией и интегральными уравнениями, но всему прочему предпочитал компьютерные игры. Внешне напоминал юного Геннадия Хазанова, только куда смуглее. Совершенно черные глаза, обычно полуприкрытые, загорались лишь когда на горизонте появлялась особенно трудная математическая задача или пиратский диск с новенькой игрой. Во время чайной паузы на курсах немецкого Илюша налегал на бесплатное печенье. По этому, а также по его вечному серому пиджачному костюму из дешевой синтетической ткани, я тогда еще сделал вывод о небогатых родителях и многочисленных