Постмортем. Дмитрий Кононов

где поэзия, а где нужно доработать.

      Они обсуждают. Ведущая подводит итог. Дорабатывать нужно везде, а еще лучше переписать все с самого начала. Сонечка с непроницаемым видом слушает, делая вид, будто что-то записывает в тетрадь. Сославшись на неотложное дело, обещает заглядывать каждую пятницу и уходит. Нервными движениями натягивая куртку в фойе библиотеки, всхлипывает. Выйдя под дождь, рыдает в голос. «Это любимое. Это я сама. Как вы можете? Вы же ничего не поняли. Вы же серые слепые мыши. Вы мыши!»

      Скрипит дверная пружина, Сонечка резко оборачивается. Никита смотрит спокойно, без улыбки. Дождь стучит по широким плечам, обтянутым камуфляжной курткой.

      – Не слушай их, – уверенно говорит он. – Они просто маленькие. Кто-то еще маленький, а кто-то вообще не вырастет. Не дорастет, в смысле. Ты написала прекрасное стихотворение.

      Сонечка шмыгает носом, несмело улыбается. Никита глядит по сторонам, будто размышляет, что бы еще сказать. Наконец, находит:

      – Меня Никита зовут. Ты шаурму любишь?

      Соня Дятлова. 10.10.2004

      Воскресным утром Сонечка и Никита идут по улице Тимофея Белозерова. Точнее, Сонечка спешит на остановку, чтобы уехать домой, а Никита ее провожает. Молчат. Это то самое утро после первого секса, когда вначале смотрели кино, что-то пили для храбрости, потом неловкие объятия, поцелуи – и вот, свершилось, звонят колокола, белый дым над Ватиканом. И – моментальная потеря интереса. Денег на такси нет, лежат и разговаривают до семи, в половине восьмого Сонечка засобиралась домой. Теперь Никита тащится рядом, отставая на полкорпуса, и с раздражающим энтузиазмом рассказывает об убогих достопримечательностях спального района вокруг.

      Обширный строительный рынок заволокло туманом, у подножья шиферных громад без толку суетятся хмельные грузчики. Водитель фуры, высунувшись из кабины, с ожесточением что-то кричит им, бесхитростный мат тонет в дымке. Стая косматых собак перебегает дорогу, последняя приземистая дворняга едва не попадает под колеса, визг тормозов, испуганная девушка за рулем сигналит, что есть сил. У киоска с мороженым безуспешно пытается подняться с грязного тротуара старый пьяница с торчащим вихром серых волос.

      – Мне на БСМП надо, на БСМП! – время от времени восклицает он хриплым наглым голосом, когда поблизости останавливается очередная маршрутка.

      Редкие прохожие огибают пьяницу по широкой дуге, опасаясь его порывистых дерганых движений. Сонечка, не выспавшаяся и голодная, раз за разом прокручивает в голове череду одних и тех же мыслей: как теперь с ним общаться – зачем вообще повелась – надеюсь, не залетела – презервативы надо всегда иметь свои – есть хочется – у него в холодильнике были мамины беляши – как теперь с ним общаться.

      – В тысяча девятьсот шестьдесят втором году Тимофея Максимовича Белозерова приняли в Союз писателей СССР.

      Эта фраза, такая же ненужная и блеклая, как и весь Никитин монолог, отчего-то вырывает Сонечку из круга