Ильгет. Три имени судьбы. Александр Григоренко

настоящим воином. Мужество ему не понадобилось – все сложилось как нельзя лучше. Заморыш Вэнга никому ничего не сказал – кто сам поведает о таком позоре? – а побить старшего сына Ябто у него не хватило бы сил.

      Но главное было в том, что вернувшись с другого берега, отец вовсе перестал замечать меня.

      Впрочем, так было и раньше. Для ума широкого человека находились более достойные думы, перед которым молчаливый мальчик, остановившийся на переходе в мужчину, мало что значил.

      Зато Ябтонга с каждым днем становился все более радостным и резвым – радость передавалась младшему брату. Душа Ябтонги была, как рыба, которой чудо помогло выпутаться из сети, – он стал вдвое понятливей и сметливей, любое дело спорилось в его руках, он метко бросал аркан, научился охотиться со щитом и с оленем-манщиком. Широкий человек радовался и все чаще доверял сыну дела взрослых. Однажды Гусиная Нога сам добыл сохатого – на четырех нартах добычу доставили в стойбище. Мне досталось тащить санки с лосиной головой…

      Ябтонга мечтал о женитьбе, войне и новом взрослом имени, которое тайно дается всякому человеку, когда он вырастет из смешного детского прозвища. И чем больше становилось счастье Ябтонги, тем меньше оставалось жизни для меня.

      Ябтонга придавил меня, как некогда Лар в материнской утробе.

      Незаметно меня оттеснили от общего котла. Всякий раз, когда мужчины садились есть, Ябтонга – не отец – говорил мне: «Принеси дров – здесь мало», или «Накорми собак». Наконец, вместо матери я стал носить еду Кукле Человека, который почти никогда не выходил из своего чума и ел только там. Старик ни словом не обмолвился со мной – он открывал глаза, чтобы показать, куда поставить еду и потом снова впадал в привычное забытье.

      Так или иначе, я садился есть вместе с женщинами – Умой и Нарой. В этом была справедливость, потому что я выполнял женскую работу – заготавливал дрова, таскал воду – и ни слова не говорил в свою защиту.

      Вышло по прощальному слову Лара: Ябтонга задавил меня.

* * *

      А следующей осенью был день, изменивший мою жизнь.

      Я принес еду Кукле Человека. По привычке, не взглянув на старика, повернулся, чтобы уйти, но услышал голос.

      – Хорошо, что ты скромный, – сказал старик. – Это к лицу сироте. Сирота должен быть скромным.

      Я замер.

      – Кто сирота, дедушка?

      – Ты, милый, ты. И братец твой Лар – оба вы сироты. Чужого народа дети.

      – Но у меня есть отец и мать…

      – Говоришь то, во что сам не веришь, – сказал Кукла Человека. – Молчишь?

      Опустив голову, я произнес:

      – Лар дрался. А Ябто строг…

      – Молчи, умные глаза, и слушай. Ябто тебе не отец. И Ума не мать, хоть кормила своей грудью тебя и твоего брата. Хочешь знать, кто ты и откуда?

      – Кто?

      – Не знаю. Давно, много лет назад, Ябто и мы вместе с ним пошли на лодке к Йонесси за жирной рыбой, и там нашли вас. Ваше стойбище было на самом берегу и, наверное, там была война. А вас кто-то спрятал под мох – так вы и остались живы. Ябто и Ума спасли тебе жизнь, помни об этом.

      – Зачем