Ильгет. Три имени судьбы. Александр Григоренко

бревна покрывали отметины, похожие на те, которые делают медведи на границах своих угодий.

      Сильнее голода Ерша мучила жажда. Он лизал еще хранившее влагу дерево и, чтобы добраться до нее, кровавил пальцы и рот. В лабазе имелась небольшая щель, сделанная для света и воздуха, через нее можно было просунуть ладонь и поймать хотя бы несколько капель дождя – но на беду Лара все дни его заточения выдались ясными и сухими.

      – Он ел дерево, – почти сочувственно произнес младший брат. – Видел?

      Ябтонга промолчал. Он сделал глубокий вдох, решительно подошел к Ершу и, ухватив его за плечи, начал переворачивать на спину. Наверное, он и в самом деле решил, что Лар околел, потому что когда тот ожил и сам сел на пол, отскочил от него к самой двери. Блестящий метнулся в угол.

      Лар глядел на братьев и улыбался, показывая порозовевшие от крови зубы.

      – Вставай! – крикнул Ябтонга. – Отец приказал отвести тебя в наш чум. Вставай, говорят тебе.

      – Не торопи… сейчас встану.

      Желая показать бодрость, он попытался вскочить, как вскакивал утром со своей постели, одним рывком оказываясь на ногах, но тут же рухнул. Зрение Ерша заслонила темнота, в которой мерцали дивные непонятные знаки. Братья взяли его за руки и потащили к выходу.

      – Как спускать будем? – спросил брата Явире: обмякший Лар явно не мог идти своими ногами по лестнице.

      – А сбросим, – громко ответил Ябтонга.

      – Заче-ем. Убьется – отец нас убьет.

      – Скажем, что сам убился. А? Скажем?

      – Что ты…

      – Скажем, скажем… Эй, рыбья морда, может, убьешься? Сам. Все равно ты не жилец. Да, брат, не жилец. Отец, слышишь, сделал палку с ремнем. Таких ни у кого нет. Долго делал, все время, пока ты здесь дерево глодал. Это он для тебя старался, для тебя, братишка.

      Ябтонга говорил это медленно, с наслаждением, приближаясь лицом к лицу Лара, – они почти соприкасались носами.

      – Может, сам? – улыбнувшись, повторил он.

      Вместо ответа Ерш прикрыл глаза как бы в знак согласия, и вдруг изо всех оставшихся сил ударил своей головой в лицо Ябтонги.

      Ябтонга отпрянул, из носа его потекло. Придя в себя, он поднялся и пошел на Лара, выставив вперед руки, напряженные, как самострелы. Блестящий кинулся в ноги брата и закричал:

      – Не надо, отец нас…

      Но Ябтонга уже не смог бы сделать то, что хотел, – Лар, перевернувшись, змеей прополз к выходу и в одно мгновение исчез из лабаза.

      Когда изумленные братья опомнились и подбежали к двери, Лар стоял на четвереньках и по-песьи лакал воду из ложбины в рыжем плоском валуне. Он выпил все, вылизал камень, медленно поднялся и стоял, пошатываясь, как чахлая лесина. Не дожидаясь пока братья спустятся, он пошел к стойбищу.

      Но похвальба Лара быстро закончилась – одна его нога помешала идти другой, и он рухнул лицом в мох. Братьям вновь пришлось волочить за руки обмякшее тело до самого чума. Они не видели, как Лар улыбался.

      Его бросили на шкуры и, тяжело дыша, вышли вон, – отец сказал им, что отныне Лар будет жить один до той поры, пока он не решит его участь. Братья перешли в жилище отца,