Мама, я люблю тебя. Уильям Сароян

время слышит самолет, – пожаловалась Мама Девочка.

      – Понятно, – сказал доктор. – Что ж, дайте ей полтаблетки аспирина сейчас и другую половину немного позже.

      – Полтаблетки аспирина – и все?

      – Она ведь только устала и перевозбудилась.

      – Но я думала, вы дадите ей успокаивающее.

      – Полтаблетки аспирина – это уже успокаивающее. Она очень крепкая девочка – сплошь кости, мышцы и энергия.

      – Она не ест.

      – Что ж, это и вправду скучное занятие.

      – О, пожалуйста, не говорите так при ней! – воскликнула Мама Девочка. – Теперь мне будет ужасно трудно заставить ее есть.

      – Забудьте об этом, дорогая моя, – сказал доктор. Серьезно. – Она очень крепкая девчушка. Ей уже много лучше, хотя бы оттого, что сейчас она слушает нас, а не самолет. Почему бы вам не попросить у администрации приемник, чтобы она послушала какую-нибудь тихую музыку, или, еще лучше, почему бы вам самой не спеть ей?

      – Мне самой?

      – Ну конечно. Негромко. Тогда она перестанет слышать самолет.

      – Больше ничего не нужно?

      – Хорошо бы ей заснуть. Попросите телефонистку никого не соединять с вами. Тихонько пойте, пока она будет спать, а когда проснется, снова смерьте температуру. Если нормальная, оденьте ее и сходите с ней прогуляться в парк. Ваша комната слишком тесная и узкая и напоминает ей салон самолета.

      – Что ей петь? Я знаю очень мало детских песенок.

      – О, не обязательно детские, – сказал доктор.

      Он разломил аспиринку надвое и половину положил мне в рот. Мама Девочка дала мне запить. Я проглотила, и доктор погладил мое лицо своими маленькими ручками, и улыбнулся, и сказал:

      – Баю-баюшки-баю.

      Не спел, просто сказал и еще добавил:

      – У меня часто бывает желание, чтобы кто-нибудь попел мне.

      Мама Девочка посмотрела на него так, будто он сказал что-то очень странное, а потом открыла сумочку и достала оттуда кошелек.

      – Сколько я вам должна, доктор?

      – Что вы, дорогая моя!

      – Нет, я настаиваю. Работа врача должна оплачиваться.

      – О, тогда один доллар, – сказал он, и Мама Девочка дала ему долларовую бумажку.

      – А ты, – он повернулся ко мне, – если хочешь знать, совсем не больна.

      – Я знаю.

      Мама Девочка проводила доктора до двери, они поговорили еще немного, и он ушел, и тогда Мама Девочка вернулась, села на кровать и тихо-тихо запела.

      Она запела свою любимую песню, ту, в которой есть слова: «Время медленно течет, но сделать может очень много». Где она не помнила слов, она просто мурлыкала, и я подумала: как это прекрасно. Подумала, что Мама Девочка – самая прекрасная девушка в мире. Подумала, что весь мир прекрасен. Зазвонил телефон, Мама Девочка сказала что-то вполголоса и положила трубку, и вернулась ко мне, и снова начала петь.

      Никогда в жизни мне не было так хорошо.

      Вдвоем

      Я чувствовала запах Мамы Девочки и засыпала. Это был ее обычный запах: ее самой, дорогих духов и сигарет.

      Она пела и пела, иногда