Державный плотник. Даниил Мордовцев

в тех поносных словах был с кем-нибудь сообщник или кого знаю да укрываю, и за такую мою ложь указал бы великий государь казнить меня смертию.

      Пальцы рук его так хрустнули, точно переломились кости.

      – И ты, епискуп тамбовский Игнатий, на сем утверждаешься? – спросил патриарх.

      – Утверждаюсь, – шепотом произнесли бескровные губы.

      – Целуй крест и Евангелие.

      Шатаясь, несчастный приблизился к аналою и, наверное, упал бы, если бы не ухватился за него. Перекрестясь, он с тихим стоном приложился к холодному металлу такими же холодными губами.

      Тут, по знаку Адриана, патриарший пристав отворил двери, и в палату, гремя цепями, вошел Талицкий.

      Взоры всех архиереев с испугом обратились на вошедшего. Это было светило духовной эрудиции москвичей, великий ученый авторитет старой Руси. И этот твердый адамант веры, подобно апостолу Павлу, – в оковах!

      Некоторые архиереи шептали про себя молитвы…

      Но когда Талицкий, уставившись своими глазами в мертвенно-бледное лицо Игнатия, смело, даже дерзко отвечал на предложенные ему патриархом вопросные пункты, составленные в Преображенском приказе на основании показаний прочих привлеченных к делу подсудимых, и выдал такие подробности, о которых умолчал Игнатий, архиереям показалось, что Талицкий и их обличает в том же, в чем обличал тамбовского епископа.

      И многие из сидевших здесь архиереев видели уже себя в страшном застенке, потому что и они глазами Талицкого смотрели на все то, что совершалось на Руси по мановению руки того, чье имя, называемое здесь Талицким, они и в уме боялись произносить.

      Наконец, затравленный разоблачениями Талицкого до последней потери воли и сознания, Игнатий истерически зарыдал и, закрыв лицо руками, хрипло выкрикивал, почти зыдыхаясь:

      – Да!.. Да!.. Когда он, Григорий…

      – Гришка! – вновь поправил патриарх…

      – Да! Да! Когда он, Гришка… те вышесказанные тетрати… «О пришествии в мир антихриста» и «Врата»… ко мне принес… и, показав… те тетрати передо мною… чел и рассуждения у меня… просил в том… Видишь ли-де ты, говорил он, Григорий…

      – Гришка! – строго остановил патриарх.

      – Да… видишь ли-де ты, что в тех тетратях писано… что ныне уже все… сбывается…

      «Воистину сбывается», – мысленно, с ужасом, согласились архиереи.

      Игнатий, обессиленный, остановился, но пристав заметил, что он падает, и подхватил несчастного.

      По знаку патриарха молодой послушник принес из соседней ризницы ковш воды и поднес к губам Игнатия. Тот жадно припал к воде.

      «Жажду!» – припомнились не одному архиерею слова Христа на кресте. – «Жажду!»…

      – Ободрись, владыко, – шепнул пристав несчастному, поддерживая его. – Бог милостив.

      Слова эти слышали архиереи и сам патриарх.

      «Добер, зело добер пристав у его святейшества», – мысленно произнесли архиереи.

      Игнатий несколько пришел в себя и перекрестился.

      – Господь больше страдал, владыко, – снова