Державный плотник. Даниил Мордовцев

минута была действительно торжественная. Он продолжал стоять, как зачарованный видением, видением будущего величия России… И видение это как бы реально вставало перед его духовными очами… Ни Ассирии и Вавилонии, ни монархии Кира, ни монархиям Македонской и Римской не сравняться с тою монархиею, которая назревала теперь в великой душе.

      А оттуда, справа, чуть-чуть двигались чьи-то корабли под белыми парусами, чьи!.. Конечно, е г о, того, который там, за этим морем, и двигались эти корабли по его же морю и из его же реки!

      Бледность проступила на щеках великана, и он все молчал.

      «Новгородцы сим морем владели… Александр Ярославич ставил свою пяту на берег Невы… А мои деды лентяи все сие проспали».

      Теперь краска залила его щеки.

      – Так я же добуду, я верну! – вдруг с страстным порывом сказал он.

      – Добудешь, государь; тебе ли не добыть чего! – согласился Меншиков, угадав мысль Петра. – Добудешь всего. Вон Азов живой рукой добыл.

      При напоминании об Азове взор царя еще больше загорелся.

      – Точно, Азов с Божьей помощью добыли… А не мало в оной виктории нам помогли черкасские люди – хохлы… Жаль, что не вызвал их регимента[32] два-три под Нарву, – говорил царь, что-то ища в боковом кармане своего кафтана.

      – Ты что, государь, ищешь? – спросил Меншиков.

      – Да выметку из походного журнала, что прислал мне гетман Мазепа.

      – Она у меня, государь, с письмом Кочубея.

      При имени Кочубея у Ягужинского дрогнуло сердце. Он вспомнил его дочь, Мотреньку, которую видел три года тому назад в Диканьке и которой образ, прекрасный, как мечта, запечатлелся в его душе, казалось, навеки.

      – Ты велел мне спрятать ее, чтоб прочесть на досуге. Изволь, государь, вот она.

      И Меншиков подал Петру выписку из походного журнала малороссийских казаков, участвовавших в осаде Азова.

      Царь развернул бумагу и стал читать вслух:

      – «Року 1696 его царскаго величества силы великия двинулись под Азов землею и водою, и сам государь выйшол зимою, и прислал указ свой царский до гетмана запорожскаго, Ивана Мазепы, жебы войска козацкого стал туда же тысячей двадцать пять, що…»

      – Наш да не наш язык, – остановил себя Петр, – год у них «рок», да эти «жебы», да «що», да «але»…

      – С польским малость схоже, государь, – заметил Меншиков.

      «Нет, не с польским, – думал Ягужинский, вспоминая певучий говор Мотреньки Кочубеевой. – Музыка, а не язык… А как она пела!

      Ой, гаю, мий гаю, зеленый розмаю!

      Упустила соколонька – та вже й не пиймаю!..»

      Царь продолжал читать:

      – «…що, на росказания его царскаго величества, гетман послал полковников, черниговского Якоба Лизогуба, прилуцкого Дмитра Лазаренка Горленка, лубенского Леона Свечку, гадячского Бороховича и компанию, и сердюков[33], жебы были сполна тысячей двадцать пять. Которые в походе том от орды мели перепону, але добрый отпор дали орде, и притянули под Азов до его царскаго величества.

32

Регимент – полк.

33

Сердюки – казаки-пехотинцы.