Освобождение. Патрик Несс

ты выбрал…

      – Аккуратней, Марти. Я серьезно: берегись. Мир сильно изменился, а ты и не заметил.

      Марти заглянул Адаму в глаза:

      – Это ненастоящая любовь. Все просто убедили себя в обратном. Но от этого она не стала настоящей и никогда не станет.

      У Адама от злости голова пошла кругом: откуда-то из живота поднялась сокрушительная волна гнева и боли, перекрывшая доступ кислорода в дыхательные пути. Вот бы найти слова, складную и взвешенную фразу, мощный снаряд, который можно швырнуть в Марти и стереть наконец эту гнусную жалость с его лица, а заодно – ненароком – уничтожить пикап брата вместе с его безмозглым высокомерием, одним метким ударом выиграв этот идиотский, никому не нужный, выматывающий душу спор.

      – Ах ты гад, – только и вырвалось у него.

      Он побежал дальше, врубив музыку на полную громкость. Лошадь и козел проводили его молчаливым взглядом.

      Мышцы все же успели одеревенеть: казалось, у него на ногах шины или гипс. Но Адаму было все равно, он бежал дальше, и пикап брата вскоре остался позади.

      Я люблю тебя, но…

      Вот всегда, всегда так: «Я люблю тебя, но…»

      Он прибавил шагу. И еще. И еще.

      Эта ярость. Эта утомительная, бесконечная ярость. Неужели в его жизни ничего, кроме нее, не будет? Только эта злость, которая ломает изнутри, вытягивает жилы, уничтожая все прочие чувства, – пока однажды он не перестанет понимать, когда действительно нужно злиться, потому что, кроме злости, внутри ничего не окажется.

      Он бежал дальше. Шаги становились все шире, руки взлетали все выше.

      «Не хочу так, – думал Адам. Не хочу быть этим человеком. Не хочу постоянно со всеми ссориться».

      Хочу любить.

      Хочу любить.

      Хочу любить Энцо.

      Ноги работали на пределе физических возможностей. Они были практически отдельным организмом, полным дрожи и боли, – так бывает, когда получишь травму на морозе. Если он остановится, то потеряет равновесие. Только бег и удерживал его в вертикальном положении.

      «Хочу любить Линуса», – подумал он.

      Хочу хотеть любить Линуса.

      Адам подбегал к дому с другой стороны – утром он выезжал на машине в противоположном направлении. Он достиг максимальной скорости, и впереди уже маячил пожарный гидрант – его финишная отметка – пожарный гидрант, пожарный гидрант…

      Все, финиш. Он сбросил скорость и заходил кругами по лужайке. Сердце билось так сильно, что пульсировала кожа на запястьях. Грудь вздымалась, жадно втягивая воздух – словно золотая рыбка, которую вытряхнули из аквариума.

      В ушах по-прежнему гремела музыка. Мама уже поглядывала на него из-под широких полей своей очень старомодной шляпы, в которой обычно копалась в саду. Ей всего сорок три. По образованию – лингвист. Почему она одевается как бабушка из рекламы дорогого печенья – непонятно. Чтобы быть ближе к народу, видимо. Впрочем, бабушкой-то она станет раньше, чем думала.

      Адам, тяжело отдуваясь, продолжал нарезать круги по газону – ждал, когда стихнет пульсация в висках и ушах. Пару раз его рвало от нагрузок, было дело. Приятного