Господа гуслярцы (сборник). Кир Булычев

детский сад расположен, и ноги у меня отнимаются. Не могу я ходить по Краснопартизанской. Убейте, не могу!

      – Дальше, дальше! Это удивительный феномен.

      – Ревность меня душит. Представляю, как он, этот старый развратник, шагает с ней в обнимку к детскому садику...

      – Зачем?

      – Зачем? Чтобы лобзаться в детский мертвый час. Детишки только закрыли глазенки, а он уж ее тискает в углу.

      – Ох!

      – Вот именно. Но когда выхожу я на площадь Первопроходцев – а это по нашей улице в другую сторону, то вижу вывеску «Все для сада-огорода» и понимаю – именно там он встречался со своей татаркой. Именно там он обменивался с ней страстными взглядами исподтишка, ты понимаешь?

      – Патология, – сказал Минц.

      – Для вас, может, и патология, и маммология, а мне умереть в самый раз. Ревность душит меня за это самое место.

      – За какое? – удивился Минц.

      – За горло, – просто ответила женщина. – Но если пойти мимо церкви Параскевы Пятницы, то там остановка автобуса. Знаешь, зачем ее там устроили?

      – Зачем?

      – Чтобы моему мерзавцу удобнее было по утрам с бухгалтершей встречаться. Они встречаются, и сразу в автобус! Развратом заниматься.

      – В автобусе?

      – И в автобусе тоже.

      – Сомнительно.

      – Значит, ты, Лев Христофорович, недостаточно развратный. Не знаешь, на что способен некоторый самец!

      – Ты о Корнелии?

      – И черт меня дернул выйти за него замуж! – возопила Ксения так, что Корнелий, который как раз вышел покурить на лестничную площадку, сжался от этих слов, как ежик под лапой медведя.

      – И давно это случилось? – спросил Минц не без ехидства.

      – Сорок лет живу на краю смерти.

      – Чего же раньше не разошлась?

      – Раньше, пока демократы не развалили Советский Союз, всегда был партком, куда можно было пойти и прямо сказать: жить с таким извергом я больше не в состоянии. Немедленно разлучите его с этой девкой и верните в семью. А теперь мы все, бабы, сами по себе, без партийной защиты и подмоги! Загибаемся.

      Лев Христофорович достал из ящика стола план города Великий Гусляр и разложил его на столе.

      – Посмотрим, – рассуждал он вслух. – Если нам надо на рынок и мы не можем ходить по Краснопартизанской, то нетрудно свернуть на Софью Перовскую...

      – Ты с ума сошел! Еще двадцать лет назад он на той улице Маруське Эйнштейн подмигивал.

      – Не родственница? – вдруг заинтересовался Минц.

      – Ее из техникума за неграмотность вышибли. Вот и сидит она у окна и подмигивает. А мой чуть что – сразу ей в ответ подмигивает.

      – Ты видала?

      – Люди донесли.

      – А может, за давностью лет вычеркнем улицу Софьи Перовской?

      – А для меня события двадцатилетней давности кажутся совершенно живыми. Как сегодня! Не могу я на ту улицу зайти. Лучше умру.

      – А как Зловонный переулок? – спросил Минц. – Он по краю идет, у реки.

      – Нет, ты решил меня в могилу свести! – обиделась Ксения. – Ты что, забыл что ли, кто там таится?

      –